перебили 40 неизвестных служилых на двух стругах и барке. Но что это были за люди — Онуфрий Степанов не знал. Может, это остатки „воровского полка“? Мы уже никогда не узнаем».
Санька смотрел в сырые от слез глаза Чакилган, а невольно думал совсем о другом.
«Может быть, я узнаю?».
В Кумарский острог отправились в середине мая. Санька взял с собой Ивашку с Турносом — самых вроде бы ненадежных. Всё, чтобы показать: мне, мол, скрывать нечего. Острог в устье Кумары стоял нерушимой твердыней, но повсюду виднелись следы осады и побоища: развалины лагеря Минандали, немалый погост прямо у стен крепости да курган, под которым, видимо, маньчжуров схоронили. Над амурским берегом висел стойкий запах древесины. Казаки ладили новые дощаники, ибо старые враг уничтожил полностью.
Дурнова приняли в той же избе, что и в прошлом году. Так же на лавке гордо восседала местная старшИна. По правую руку от приказного — уже знакомый Бекетов, слушавший Дурнова с большим интересом. А по левую — опять какой-то новый незнакомый дядька. Кузнец сидел меж ними, ровно кол проглотивши. Видно было, как хочется ему упереть кулаки в бёдра да локти расставить — но никак.
«Смотрящий за Темноводным» отчитался по ясаку, особо отмечая добровольность сдачи оного, но приказного больше интересовало сражение на берегу Амура. Разумеется, такое не утаишь, и Санька начал излагать официальную версию, над которой думал все минувшие недели.
— Нешто правда, дауры с вами рука об руку ратились? — подался вперед Бекетов.
— Так и есть, — кивнул Дурной. — Мы, как увидели богдойское войско, так и послали к ним за помощью. Шесть родов даурских и один тунгусский воинов прислали. Потому мы и выступили так поздно… но одним Темноводным было боязно против такой орды биться.
Это был главный аргумент, чтобы объяснить, почему люди Дурнова не пришли на помощь в Кумарский. Мол, ждали подмогу, спешили, как могли, да маньчжуры уже назад повернули.
— И каковы дауры в бою? — продолжал пытать атамана Бекетов.
— Конечно, не чета русским воинам, — польстил своим Санька. — Но бились мужественно, стараясь нам ни в чем не уступить. Но мы и сражались не с самими богдойцами, а лишь с дючерскими отрядами.
— И чего же те дауры так вас любят? — подал голос из темного угла Артюшка Петриловский.
Вопрос был, конечно, задан не ради ответа, а чтобы показать всем, что Сашко Дурной юлит да недоговаривает.
— А того, что по-людски с ними себе ведем! — моментально взъерошил загривок Известь. — И дяде твоему так следовало делать! Глядишь, и к вам на помощь пришли — не пришлось бы по весне в осаде сидеть…
— А ну, будя! — прикрикнул Кузнец. — Кажный год одно и тоже: псина да кошак. Суть излагай, Сашко.
— То суть и есть, — Санька говорил это уже не приказному, а Бекетову, поскольку еще в прошлом году ему показалось, что сын боярский сможет его понять. — Мы с ними по-людски, они — с нами. В прошлом году за мной только слова были. А ныне дауры делом подтвердили.
— Речешь, словно, былины сказываешь, — Бекетов грустно улыбнулся. — Не привык я, что так бывает. Неужто вот тако просто всё: добро за добро?
— Ну… не только, — смутился Дурной. — Мы им равную долю в добыче обещали. Это тоже поспособствовало.
Среди казаков прокатился негромкий смешок.
— И велика добыча была? — подал, наконец, голос незнакомец по левую руку от Онуфрия.
Санька сначала промолчал, демонстрируя всем своим видом: а ты кто такой, дядя? Но ответил, не менее демонстративно повернувшись к Кузнецу.
— Мы ж богдойцев не разбили. Я дурак, что полез на них — тех уж слишком много было. Наверное, с тысячу мы положили, но много больше живыми ушли. В порядке и при знаменах. Так что добыча не особо велика. Еды, считай, совсем не было. Коней меньше двух десятков. Вот оружия всякого да одежды много. Я лучшее отобрал и тебе привез, Онуфрий Степанович — можешь в Якутск отправить.
— А порох? — Кузнец спросил таким тоном, что ясно: здесь казаки на таком же голодном пайке сидят.
— Немного взяли, — уклончиво ответил Дурной. — Но нам и самим его не хватает. Мы же две пушчоночки у богдойцев умыкнули. Теперь хоть есть чем Темноводный оборонять. А свинца вовсе не было.
— Ты, Сашко, иди, пожалуй, — оборвал вдруг допрос Кузнец. — Обожди меня у пороховой избы. Я там тебе ядер для пушек дам — мы весной по округе 350 штук наковыряли.
Удивленный Санька встал и вышел. Что за тайны приказной разводит?
Глава 4
— От сынов боярских на Амуре продыху не стало! — злой Кузнец пришел к пороховой, наверное, через час.
— От сынов? — удивился Дурной. — Ты про Бекетова, Онуфрий Степанович?
— И про ево! — рыкнул приказной. — Это ты с чего-то Петрушке в рот смотришь, а вон та еще…
Кузнец не договорил.
— Но ладно бы Бекетов. Тут же Сатана еще одного послал.
— Это тот, что слева сидел?
— Он, проныра. Пущин. Федор. Не слыхал?
Санька пожевал губу, но, к удивлению, не вспомнил про такого дворянина на Амуре. Странно. Может, началась уже альтернативная история?
— Не слышал, приказной. А кто таков?
— Из томских служилых. Токма он там семь годов назад в смуте замазался. И сослали Федорку в Якутск пятидесятником. Отправил воевода Пущина на Аргунь инородцев ясачить, да не задалось у ево. Людей растерял, ясаку не собрал, по реке в нуже сплавился и вот ко мне прибился… Ишшо один. Ровно кто в реке котят топит, а я сижу и подбираю. Ничо… Дострою дощаники и ушлю ево в Якутск.
Теперь Саньке понятно стало, отчего так неуютно чувствовал себя Кузнец. Вроде и приказной, а вокруг слишком много начальства. Поучают еще, небось. В такой ситуации и дельные советы бесят.
«Видно, потому он меня сюда и услал, — догадался Дурной. — Чтоб наедине поболтать».
Но Кузнец молчал. Внутри приказного кипело — видать, непростые разговоры велись за спиной у беглеца из будущего.
— Мне надо бояться? — прямо спросил Санька.
— А? — Онуфрий резко вышел из своих дум. — Да не… Хватит тебя уже по порубам таскать… Ты мне вот чего скажи: силен ли еще тот богдойский воевода? Далеко ли ушел? И чего ждать?
Интонации выдали Кузнеца — он ждал пророчеств. И, как назло, именно сейчас Санька не мог использовать своё послезнание — ведь сам уже вмешался в ход истории. Несильно, но с непредсказуемыми последствиями.
— Несильно мы его потрепали, — вздохнул атаман Темноводного. — Не более тысячи положили. Вот и считай, сколько осталось — ты лучше его войско изучил. Важно то, что он сохранил самые боеспособные войска.
Кузнец считал и мрачнел.
— Думаешь, вернется?
— Минандали? Нет! Он же издалека
