что здесь хранились, и за ёлочными украшениями перед Новым годом. Флаги мы вставляли в флагодержатели у входа вахтёра по двум основным государственным праздникам. За этим следил заведующий и каждый раз говорил одно и то же. Как он удивлён, что флаги не выцветают, хотя он принёс их ещё студентом. В чердаке проходили две то ли вентиляционные, то ли водоотводные трубы. Где они начинались и куда вели было неясно. Снаружи здания их не было видно. Скорее всего они были связаны с сауной, которая была нам положена по гигиеническим стандартам. Трубы я называл мочеточниками.
Такое большое разнообразие было на имевшихся в здании двух этажах. Если пройти от ступеней, подметённых Амирасланом, мимо журнала вахтёра по ложному мрамору до сауны, по двум долгим прямым коридоров и одной лестнице мимо множества дверей, на самом деле ты преодолевал путь из зимы в лето, от тоски к надежде, от белого к цветному и из тишины в консерваторию. Рабочий день начавшись с перчаток и холодной кожи, завершался клавишами и облаком табачного тумана.
К концу первого года работы я отлично встроился в орган-здание. Стал его неотъемлемой тканью, клеткой или костью. Разделял радости и сложности работы, но одновременно, быстро увидел к чему вёл тот долгий коридор. На примере Тамары, повторявшихся изо дня в день запросов прокуратуры, неистребимого мрамора, который невозможно истереть резиновыми тапками, я увидел своё незамысловатое будущее. Думаю, что и резиновые закрытые тапки, защищавшие мои носки от стекающей крови и содержимого кишок, и те, бесконечно будут здесь со мной. Не измениться ничего. Холодные гости никогда не закончатся, коридор не повернёт, музыка магнитофонов будет вечной. Закончится плёнка — смотают. Могут закончиться лошади или пластины для рентгена, картошка, не более того. Это остановка. Пауза на линии жизни. Мне больше можно ничего не делать, ничего не достигать, коридор приведёт меня к пенсии и всему тому, что полагается по заслугам. По какой-то внутренней причине сценарий меня не устраивал. Я искал способа разнообразить труд в морге, не нарушая заведённых правил, и здесь мне неожиданно помог заведующий. Он посоветовал собирать данные о трупах, заносить в компьютер какой-нибудь сложный дополнительный параметр гостей и со временем его проанализировать. Больше данных, что-нибудь да выплывет. Больше данных богу данных. Складывай песчинки и насыплешь гору. Смогу написать статью, а может и диссертацию. Идея? Тема? Да какая разница. Вдруг получится уточнить что-то про добавочные рёбра или селезёнки. Индекс массы тела самоубийц или особенности татуировок повешенных женщин. Заведующий делился мыслями. Со статьёй могут досрочно дать первую категорию, а значит увеличится оклад. Плюс копеечка, плюс кусочек масла. С диссертацией тем более. Слова заведующего глубоко поселились во мне. Что мог я выбрать в качестве своего интереса? Что такого особенного было у трупов, что ещё не было описано и не было покрыто выводами со времён Парацельса? Однозначно, это должна быть анатомия. Физический параметр. Что же ещё. Я и сам добавочное ребро в скелете системы, и трупы мои лишь сокращения и расслабления мышц потока людей на тот свет. Я — фонарщик, подсвечивающий им путь, швейцар придерживающий дверь. Могу наблюдать и фиксировать.
С костями возиться не хотелось, очищать их от мягких тканей — ужасная работа — и рентген-кабинет официально не работал. Большинство паренхиматозных органов, потроха, были у трупов не лучшего качества. Повреждены временем, сторонними предметами, бактериями. Взвешивать осклизлые селезёнки я не пожелал. Я выбрал мозг трупов в качестве источника данных. Он хотя бы скрыт от большинства повреждений в своей коробочке. Давно заметил, что у наших насильственно умерщвлённых гостей, мозг часто цел и невредим, в отличие от рёбер и печени. Умерщвляют человека миллионом способов, однако, потеря или размножение головы, являются редчайшими из них. Каждый гость должен передать мне данные в копилку. Без исключения. Чтобы КПД моей работы, статьи, диссертации ничто не могло уменьшить. Первым своим достойным цифровым фотоаппаратом с Горбушки я начал делать снимки извлечённого мозга, до того, как нарезал его «книжкой» для поиска грубой патологии. До того как рассматривал все эти миндалевидные и бледные тела. Снимки полушарий стандартизировал по размеру и хранил в компьютере. Новые снимки накладывал один на другой в программе и так видел насколько они отличаются. Необычная опция программы позволяла видеть фотографии насквозь, формируя один сплошной файл-изображение.
Медицинская литература содержала массу знаний об извилинах, они давно были классифицированы и названы. Однако, как сообщали те же источники, только 1/3 серого вещества находилась на поверхности в собственно извилине, в то время как 2/3 в бороздах, ограничивающих извилины. Не важнее ли борозды для мозга, чем извилины? Нас так долго учили, что серое вещество, клеточки, так важны. Где их больше, там и главные структуры. Я отрегулировал резкость снимков полушарий большого мозга трупов так, чтобы картинка стала плоской и чёрно-белой, и я видел только извилины. Как если бы глядя на лист дерева я видел одни лишь прожилки, а весь хлорофилл уходил из поля зрения. Мне показалось, что так я фиксирую большую часть серого вещества головного мозга в некоторой новой проекции. Да здравствуют борозды! Я стану искать отличия в расположении борозд, а не в объёме и месте извилин. Снимки ложились в программе один на один и повторяющиеся борозды сливались, становясь чёрно-жирными. Более редкие борозды проявлялись тоньше, совсем редкие лежали одиночными карандашными линиями. Параллельно вся доступная информация попадала в программу «Таблица», где я присваивал номера трупам и снимкам, надеясь позже выявить закономерности. Даты рождения и смерти, профессия, вес, сопутствующие болезни… Пока, до первых сотен случаев я не искал сходства и различия. Тем более, появились отвлекавшие сложности. Тамара не всегда звала на момент извлечения мозга и я пропускал нужные фотографии. Также прошла целая серия трупов с несохранившимися или частично повреждёнными мозгами, утопленники, сгнившие бродяги, телеса времён какой-то забытой войны. Сбор данных шёл небыстро. Я пообещал Тамаре и заведующему, что они будут соавторами статьи об особенностях расположения борозд взрослых. Также я при каждом случае просил высылать мне снимки из районных моргов, посылая им в качестве благодарности то бумагу для принтера, то подношения цыган. Через полгода процесс улучшился и по моим оценкам за два года я вполне мог бы набрать материал для диссертации. В базе данных могли скопиться записи о сотнях мозгов, каждый из которых давал мне четыре фотографии немного отличающихся полушарий, по две с наружной стороны и по две с внутренней после рассечения мозолистого тела. Оставалась только проблема научной новизны. Собственно, ничего замечательного и особенного
