в этом сам, а когда почувствовал, что у него слегка ноет какой-то зуб, то не поверил этому и не обратил на это внимания.
Но прошел час, и зуб определенно заявил Коле Ванечкину о конце его физического благополучия.
Юноша не болел никогда. Он не болел даже в детстве корью и был перепуган новизной ощущений.
Он плохо и мало спал, а назавтра у него была вторая очередь к зубному врачу в ближайшей клинике.
Первым был ветхий старичок, для которого лечить что-нибудь стало уже профессией, и он никогда не опаздывал на прием.
Старичок вошел в кабинет, и его морщины легли сложными складками недоумения и недоверия. За столом вместо пожилого, хорошо знакомого врача сидела девушка.
Старик забеспокоился. Он был молод очень давно и помнил только, что в молодости он был героем. Теперь в его представлении все девушки были обязательно легкомысленны.
Но Верочка успокоила его вежливым обхождением, а продолжительным изучением его кусательных органов даже внушила ему уважение. Приемом он остался доволен и с сознанием выполненного долга покинул кабинет.
Если бы зубная боль не затмила Коле Ванечкину все светлые краски жизни, то он увидел бы, что Верочка была молода и хороша собой, что у нее удивительные глаза и нежные очертания губ и подбородка.
Но Коля взглянул на нее, как на средство, которое должно прекратить его мучения, и торопливо уселся на стул, с нетерпением ожидая действия этого средства. Зато Верочка смотрела на Колю долго и совсем по-другому.
Коля был молод и интересен. Верочка тоже была молода и никого еще не любила. И произошло то, что, несомненно, могло бы произойти в этом случае. В свободном сердце Верочки Беседкиной Коля вместился сразу и весь, начиная с непричесанных в это утро волос и кончая нечищенными в это утро туфлями.
Верочка покраснела и стала вести себя так, словно не он, а она пришла к нему в кабинет и застенчиво ждет, когда он обратит на нее внимание.
Коля же ничего не заметил, кроме того, что «девчонка почему-то тянет», и сказал нетерпеливо:
— Посмотрите же! Вот этот зуб.
Верочка встрепенулась и, затая дыхание, осмотрела больной зуб.
Зуб этот нужно было удалить, но он занимал такое видное место, что его отсутствие было бы большим пробелом в Колиной улыбке.
И без того взволнованная Верочка пришла в смятение. «Вырвать проще всего, — завертелось у нее в голове, — вот если вылечить и сохранить ему этот зуб, а вырвать… Он уйдет и…. не вернется». Этой последней своей мысли она страшно устыдилась, нашла ее отвратительной, но зуб… «зуб все-таки вылечить». И она стала лечить. Лечить зубы — это значит причинять боль. Закончив, Верочка дрожащей рукой написала рецепт и слабым голосом попросила зайти завтра. Коля ушел, но боль не проходила. Прописанные порошки были более психологическим средством, чем медицинским, и через несколько часов Коля вернулся.
— Удалить! — заявил он категорически.
— Зачем же удалить? — спросила Верочка испуганно. — Его лечить надо. Завтра можно продолжить.
— Если все дни будут походить на сегодняшний, то я не хотел бы, чтобы их было много, — упадочно сказал Коля, но согласился терпеть до завтра и, не попрощавшись, ушел.
Весь вечер он метался по комнате, а ночью тихонько подвывал соседской собаке, у которой зубы болели, видимо, неизлечимо, потому что выла она каждую ночь.
— Нужно всего три дня, — думала Верочка вместо того, чтобы спать, ведь вылечу же я.
Утром она, смущаясь, сделала праздничную прическу. Жиденький комплимент, прошамканный по этому поводу высыхающим старичком-пациентом, не был ей неприятен.
Коля снова был вторым. Верочка, страшно робея, приступила к продолжению спасительной процедуры.
Инквизиторские звуки бормашины острой болью отзывались в сердцах обоих.
— Завтра мы закончим, наверное, — сказала Верочка неожиданно для самой себя с сожалением и грустью.
— «Наверное»? — злобно перекосил Коля и вышел, снова не попрощавшись.
Быстро, почти бегом, он двигался по улице, словно хотел убежать от зубной боли.
— Куда ты так? — спросил его встретившийся приятель.
— К чертовой матери! — ответил Коля энергично. На следующее утро прием к зубному врачу начался чуть раньше обычного.
В дверях клиники Коля обошел пунктуального старичка и первым, без вызова и без стука, вошел в кабинет.
— Доброе утро, — робея, произнесла Верочка.
— Здравствуйте, — грубо ответил Коля, и, покосившись на сирень, стоящую на столе в стройной вазе, спросил нехорошим голосом.
— Цветочки?
Верочка неловко улыбнулась, приоткрыв вызывающе здоровые и красивые зубы.
— Чему вы смеетесь, — заговорил Коля, раздражаясь. — У вас сердца нет?
Верочка вздрогнула и, отвернувшись к окну, невнятно забормотала о том, что сердце у нее есть и что ноет оно сильнее тридцати двух больных зубов, что вылечить зуб пустяки, вырвать, например, и все, а…
— Что? — жутким шепотом спросил Коля, пристально всматриваясь в Верочкин затылок. — Что? — повторил он голосом, рассчитанным на запугивание двух встретившихся ночью грабителей.
— Разве вы не заметили? — прошептала Верочка, повернувшись и сверкнув влажными уже глазами.
— А-а-а… — издал Коля звук, который обозначал приступ зубной боли и то, что он вдруг нашел причину своих мучений. Три дня молчаливых страданий дурно отразились на его манере разговаривать, и он стал кричать громко и с чувством:
— Вы с ума сошли! Вы шутите! Как вы могли! — И, судорожно цепляясь за край стола, он закричал полным голосом: — Палач! Чудовище!
«Чудовище», бледное и несчастное, сделало два шага и без чувств опустилось на диван.
Коля злорадно захохотал и, сопровождаемый пушечными хлопками дверных пружин, выскочил на улицу и бросился бежать в произвольном направлении.
Верочка от обморока очнулась, Колин зуб удалили кустарным способом, остальное было уже в области врачей психиатров и невропатологов.
Сумочка к ребру
Рабочий день литературного консультанта Владимира Павловича Смирнова начинается с чтения рукописей. Разбор некоторых из них требует изрядных криминалистических навыков. В других — отклонение от грамматики мешает додуматься до смысла написанного. Иногда написанное вообще не имеет никакого смысла. Владимир Павлович хмурится и слегка нервничает. Часов с десяти начинают появляться авторы. По утрам любит приходить начинающий поэт Рассветов. Он раздевается и садится напротив Владимира Павловича. Рассветов страшно интеллигентен, но ходит всегда неприлично лохматым. Скептик ужасный. Даже собственные стихи он читает с пренебрежением. Пишет о полях и о деревьях, но больше о чувствах. Пишет плохо. Сначала Рассветов посылал стихи почтой и был неприятен Владимиру Павловичу как автор, но вот он стал приносить стихи сам и стал неприятен еще и как человек.
— Мелкотемье, товарищ Рассветов, и форма у вас не блестящая, сдержанно говорит Владимир Павлович, пытаясь возвратить Рассветову стихотворение.
— Мелких тем нет. Есть
