который так легко распоряжается? Кто эти три женщины? Они что, пленницы? А я?
Тем временем Барб метнулась за ширму и через мгновение показалась с ведром, до краёв заполненным какой-то мерзкой жижей. Великан посторонился, выпуская её, и вышел следом. В замке повернулся ключ, и наступила тишина.
Рыжуха за столом покосилась на меня, фыркнула, и сделала вид, что не замечает. Я тихонечко улеглась, пытаясь понять, что происходит. Рана на голове снова запульсировала, и я прикрыла глаза. Однако долго лежать не пришлось, минут через пятнадцать вернулась Барб в сопровождении двух мужчин. Я тихонько подсматривала, как она поставила на стол корзину и понесла ведро за ширму, командуя оттуда теми, что зашли с ней:
-- Давай, давай… Сюда воду тащи, госпожам сегодня запонадобится. А ты, Жак, помни, ты вечером горячей ведро обещал. Всё равно двое, а то и трое суток стоять будем, всяко воды запасут пресной.
-- Ладно, Барб, не шуми, – добродушно ответил вислоусый мужчина постарше. – Обещал, так принесу. Меня всё равно в город не отпустят, – с лёгкой досадой в голосе сказал он.
Дама вскочила из-за стола и, мгновение помявшись, обратилась к Жаку:
-- …Э-э-э… Любезный, а нельзя ли ведро горячей воды мне прямо сейчас?
Жак хмуро посмотрел на неё, что-то неразборчиво буркнул и вышел, закрыв дверь. Было совершенно непонятно, ответил он «да» или «нет».
Барб возилась за ширмой, что-то то ли отмывая, то ли переставляя. Недовольная шатенка подошла к окну и так и проторчала там до момента, когда в замке вновь повернулся ключ, и Жак, поставив на пол ведро, от которого шел легкий парок, вышел, раздраженно захлопнув дверь.
Женщина весьма оживилась, в её голосе даже прорезались командные нотки:
-- Барб! Поди сюда!
Толстуха выглянула из-за ширмы, но подходить не торопилась, вопросительно глядя на неё. Тут я решила вмешаться, так как организм требовал своё:
-- Барб, я хочу в туалет. Как мне...
Толстуха подскочила, помогла мне слезть с кровати, подхватила лежащий в изножье толстенный стёганый халат. Явно дорогой, но не слишком удобный. Облачила меня в него и, придерживая за талию, повела в тот самый угол за ширмами.
Шатенка всё это время визгливо и недовольно выговаривала:
-- Ты должна мне помочь! Мне, а не этой нищей компаньонке. Мало того, что я терплю её в своей постели, так я ещё и не могу добиться уважительного отношения к себе. Я, в конце-то концов, баронесса Гондер, а не какая-то там…
Потеряв терпение, Барб на минуту остановилась и, едва повернув голову в сторону мадам, несколько грубо ответила:
-- Вот своими служанками и командуйте, а я к вам не нанималася! А Матильда из наших, я ее уж сколько лет знаю, и не помочь болящей и нуждающейся – агроменный грех! Так нас отец Силтус всегда поучал, – она перекрестилась одной рукой, продолжая меня поддерживать.
Это было весьма кстати – я чувствовала себя очень слабой, и меня ощутимо покачивало.
Угол за ширмой содержал несколько сундуков, поставленных один на другой, обитый бархатом стульчак с дыркой, под которым стояло уже знакомое мне ведро, и угловой медный умывальник, начищенный до блеска.
Вокруг раковины располагались непонятные баночки и флакончики. Все красивые и необычные, покрытые росписью или металлической ажурной отделкой. Но ни на одном не было этикетки. Рядом с местным унитазом на стене висела корзинка, набитая лоскутами ветхой ткани.
Состояние у меня было так себе – при ходьбе немного кружилась голова, кроме того я испытывала дикое смущение. Однако, похоже, Барбу это нисколько не трогало. Дождавшись, когда я схожу в туалет, она принесла ковшик теплой воды, плеснула в рукомойник и помогла мне умыться, тихонько пришептывая на ухо:
-- Вы, барышня, виду не подавайте, кто вы такая есть. Как вас ударили по голове-то, так мы с Магдой набрехали, что вы компаньонка простая и зовут вас Матильда. Наших-то всех уже продали, вы ведь в себя-то чуть не десять дён прийти не могли, я уж думала и не выживете.
Она подала полотенце и продолжила:
-- Худо то, что Магду-то далече отсюда продали, теперь уж и не найти будет. А из охраны ваши парни – молодцы! Кинулися защищать вас. Сэма с Питером почти сразу убили, Андрэ ранили, но вроде, как выжил он, тоже уже всех из команды продали ироды эти. А эта вона, – Барб неодобрительно кивнула в сторону комнаты, за ширму, – только знай, всем душу мотает. За неё, слышь-ка, будут выкуп платить, дак она и думает, что важнее всех. Потома, как её опять к капитану вызовут, мы и поговорим с вами спокойно. Бедолажная вы моя! – она ласково, жалея, погладила меня по плечу.
Во время этого шепота у самой Барб на глаза навернулись слёзы, но она резко и решительно стерла их рукой и, подхватив меня за талию, повела в комнату укладывать.
Я была послушна и пыталась сообразить, стоит ли ей говорить, что я ничего «не помню»? Между тем, Барб принялась помогать недовольной баронессе… как её там? Имя я не запомнила, но внимательно смотрела, что делает дамочка.
Она потребовала какой-то ларец и Барб, немного ворчливо, ответила:
-- Дак откудова я знаю, который нужен?
Недовольная мадам сама сходила за ширму, повозилась там, притащила большую красивую шкатулку и, вынув разные штучки, подала Барбе довольно большую плошку со словами:
-- Ты, главное, размешивай хорошо! Три медленно и равномерно. Поняла?
В плошку был добавлен кипяток, и Барб принялась шустро орудовать чем-то вроде пестика, а женщина распустила волосы, сложив на стол горсть шпилек.
Дальше смотреть было уже не так интересно – дама собралась красить волосы. В плошке, скорее всего, была какая-то растительная краска. Она, с помощью Барб, разобрала волосы на пряди и они, немного мешая друг другу, наносили густую массу на длинные пряди.
Женщина все время чем-то была недовольна, капризничала и выговаривала своей помощнице. Впрочем, голос больше не повышала. Так я и задремала под это брюзгливое бормотание.
Глава 4
За те годы, что Генри провел вне стен замка, старый Эдди стал выглядеть ещё старше. Его маленькие слезящиеся глазки с неприязнью посматривали на нового барона Хоггера.
-- Нет, лорд Генри. Я уже слишком стар. Летит времечко-то… Так что даже и не уговаривайте – не могу я больше служить, вышел я на покой, домик опять же прикупил, там и буду доживать свой век.
Генри нахмурился. То, в каком виде свалилось
