Я снова потребовал своего адвоката.
— В свое время, — ответила переводчица.
В этот момент в коридоре началась суматоха. Полицейский, которого я до этого не видел, влетел в соседнюю комнату, заполненную людьми в форме, и громко хлопнул дверью. Полицейский и переводчица, которые были со мной, переглянулись и быстро вышли, опять оставив меня одного. Через пять минут дверь в ту комнату распахнулась, и оттуда вывалилась целая толпа.
Я окликнул переводчицу, она заглянула в мою комнату. «Что происходит?» — взмолился я. Проигнорировав мой вопрос, она вышла и растворилась в толпе.
Но через пять минут в комнату вошел полицейский, который предъявлял мне обвинения. За собой он тащил переводчицу, как на буксире. Оба выглядели понуро. Он что-то пробормотал ей на испанском, и, повернувшись ко мне, она перевела: «Господин Браудер, мы только что получили указание из Генерального секретариата Интерпола в Лионе. Они потребовали вашего немедленного освобождения, сообщив нам, что ордер на ваш арест недействителен».
Я воспрянул духом. Мой телефон снова зазвонил, я встал и спросил:
— Теперь я могу пользоваться своим телефоном?
— Си. — В переводе я уже не нуждался.
Я быстренько забрал свои телефоны, а заодно и документ с обвинением. 178 пропущенных звонков. Среди них было сообщение от министра иностранных дел Великобритании Бориса Джонсона с просьбой позвонить ему, как только смогу. Практически все новостные бюро: «Эй-би-си», «Скай Ньюс», «Би-Би-Си», «Си-Эн-Эн», «Тайм», «Вашингтон Пост» — интересовались тем, что происходит. Были весточки от жены, от сына Дэвида и от многих моих друзей по всему миру, включая и Россию. Я отправил эсэмэску супруге, сообщив, что жив и здоров и скоро ей перезвоню. Такие же сообщения я отправил Дэвиду и коллегам в нашем лондонском офисе.
Я поспешил перейти в часть участка, открытую для посетителей. Настроение у полицейских явно изменилось. Еще бы, они думали, что задержали Карлоса Шакала наших дней, а теперь я просто ухожу.
Наконец-то я дозвонился до моего испанского адвоката. Пока меня держали в участке, он обзванивал всех, кого знает в правоохранительных органах Испании, но всё впустую.
Спас меня «Твиттер». Один твит породил шквал звонков в Интерпол и руководству Испании, которые в конечном счете осознали, в какую авантюру их втянули.
Когда я покидал участок, полицейский, участвовавший в моем задержании, застенчиво подошел ко мне с переводчицей. «Они просят удалить твит с их фотографией. Сможете?» — спросила она.
— Я нарушу закон, если этого не сделаю? — Она перевела мой вопрос. Полицейский пожал плечами.
— Тогда нет, я не буду его удалять.
Мой твит и по сей день там, где он должен быть — на моей странице в «Твиттере».
Как ни смешно, они предложили подбросить меня до отеля. С улыбкой я ответил:
— Пожалуй, не стоит. Из-за всех этих передряг я уже опоздал на встречу с прокурором Хосе Гриндой на сорок пять минут.
Стоило мне упомянуть его имя, как их лица побелели. Чуть ли не на коленях они умоляли разрешить им отвезти меня к нему.
Я согласился. В этот раз мы поехали на автомобиле классом гораздо выше.
Меньше чем через полчаса мы уже были в прокуратуре. В вестибюле меня встречал сам Хосе Гринда. Он был явно подавлен тем, что, приехав в Мадрид по его приглашению дать показания против русских бандитов, я был арестован его коллегами по приказу этих самых бандитов.
Мы прошли в кабинет, и я рассказал ему историю, которая произошла с Сергеем Магнитским, историю, которую я уже много раз рассказывал. Я рассказал, что Сергей был моим российским юристом, и что в 2008 году его взяли в заложники коррумпированные силовики, и что его убили в СИЗО за то, что он работал со мной. Я рассказывал ему о тех, кто стоит за убийством Сергея, и о тех, кто нажился на краже наших 230 миллионов долларов налогов, той самой краже, которую он помог раскрыть. А еще я рассказал ему о том, что 33 миллиона долларов из этих преступных денег пошли на скупку элитной недвижимости на Испанской Ривьере.
По блеску в его глазах я чувствовал интерес к нашей истории. По окончании встречи я понял, что у нас появился еще один союзник на Западе, а с растрескавшегося потемкинского фасада путинского авторитета отвалился еще один огромный кусок штукатурки.
2. Флейта 1975 год
Как меня угораздило оказаться в этой ситуации?
Во всём виновата флейта. Именно она, настоящая серебряная флейта, которую подарили мне на одиннадцатилетие. Это был подарок от моего любимого дяди, которого, как и меня, звали Билл. Он был флейтистом-любителем и профессором математики в Принстонском университете.
Я обожал эту флейту. Мне нравилось в ней всё: и как она выглядит, и как лежит в моих руках. Мне нравилось, как она звучала, но я был еще тот флейтист. И всё равно я занимался на ней столько, сколько мог, и меня даже взяли в школьный оркестр, правда, самым последним флейтистом. Репетиции оркестра проходили три раза в неделю.
Экспериментальная школа при университете находилась в районе Гайд-парк южного Чикаго. Моя семья жила в таунхаусе из красного кирпича в четырех кварталах от Чикагского университета, где мой папа был профессором математики, как и мой дядя. В то время район Гайд-парк был весьма неспокойным, а соседние районы — еще менее благополучными. Детям было строго-настрого запрещено уходить дальше 63-й улицы на юге, Коттедж-Гров на западе и 47-й улицы на севере. На востоке разрешенную территорию ограничивало озеро Мичиган. Вопросы безопасности своих преподавателей и их семей университет всегда ставил превыше всего, поэтому нанял частные охранные агентства в помощь полиции и установил телефоны безопасности практически на каждом углу. В итоге в районе Гайд-парка охраны на одного человека было больше, чем в любом другом районе страны.
Благодаря этим мерам безопасности родители разрешали мне ходить в школу одному.
Как-то весенним утром 1975-го, когда я шел в школу, ко мне подошли три подростка, которые были старше и крепче меня. Один из них, тыча в футляр с флейтой в моей левой руке, прогремел: «Эй, сопляк, что это у тебя в коробке?»
Прижав флейту обеими руками к себе, я ответил: «Ничего».
— Ну конечно, ничего, — устрашающе заржал он. — А ну-ка показывай, что там!
Прежде чем я успел ответить, второй парень схватил меня, а третий потянулся за футляром. Я попытался вырваться, но бесполезно. Их было трое, а мне было одиннадцать. Самый здоровый с силой рванул футляр, вырвал его из моей руки, и они бросились наутек. Я попытался их догнать и бежал за ними еще несколько кварталов, но где-то в районе 63-й улицы их и след простыл. Я остановился перевести дух. Рядом оказался телефон безопасности, установленный университетом. Взяв себя в руки, я как можно четче рассказал наряду охраны, что произошло. Буквально через несколько мгновений подъехали две машины университетской охраны, а чуть позже и полицейский наряд.
