расплакаться от безысходности. Так глупо завершить свою жизнь по дурацкой прихоти высокородного выродка? Что он о себе возомнил, этот гадкий, ничтожный Барди Фрёд? Что он выше Великого, даровавшего жизнь всякому существу в этом мире?
Высокомерный, подлый, коварный червь!
Не бывать этому, не-бы-вать!
Когда Ингвер отходит, встаю перед раненым в паре метрах — так, чтобы видеть его лицо. Оно слегка опущено к земле, но главное сейчас — представлять, где находится его рот.
Шепотом произношу эльфийское заклинание, и вылавливаю из воздуха малюсенькие капельки воды, размером с песчинку. Направляю их в полуоткрытый рот Хродгейра. Армия мелких капель дружным потоком устремляется в сторону его пересохших губ.
Вскоре он сглатывает, и тут же вновь с жадностью размыкает рот. Когда он делает еще несколько глотков, то тяжело, с трудом размежает веки.
Сейчас, при ярком освещении его глаза под длинными, темными ресницами отчетливо светятся золотом янтаря. Они не менее красивые, чем глаза троллей, способных видеть в темноте, разве что более выразительные и более человеческие с круглыми, а не продолговатыми зрачками.
Впрочем, гораздо больше меня удивляет другое. Мне кажется, в его глазах нет и тени отчаяния, только спокойствие, сила и решимость.
Решимость выжить, не иначе…
Теперь я понимаю, почему так взбесился отчим! Всякого, чей хребет невозможно переломить об свою жестокость, он воспринимает как перчатку в лицо, как личного врага, и не оставляет попыток разделаться с ним снова и снова.
Я знаю это по себе.
— Моя фэйри, — вдруг шепчет Хродгейр, в слабой улыбке щеря белоснежные зубы с чуть выступающими вперед верхними клыками. — Больше не рискуй. Несколько мгновений назад Гьёрн вернулся с нужника на свой наблюдательный пункт. Он не глуп. Увидит отсвет капель на солнце и все поймет. Ступай домой, за меня не волнуйся. Твоей помощи мне хватит, чтобы выжить.
Глава 4
«Моя фэйри»? Вздрагиваю от неожиданности. До сих пор только мама меня называла этим сказочным именем!
И как ему может хватить моей помощи? Он бредит? Разум помутился от боли? Ничего не «хватит»!
Кроме того, никак не пойму, откуда он знает про Гьёрна? Даже я, не скованная в телодвижениях, не смогла разглядеть управляющего! Может, у полукровки чутье звериное, как у троллей? Или он кожей способен видеть, как эльфы?
Собираюсь возразить, возмутиться, закидать вопросами, но не успеваю.
Сзади меня раздается звук шагов, громкое пыхтение и визгливый девичий голос укоризненно произносит:
— Госпожа Ханна, уж больно ты любишь грязь!
В нынешней ситуации эта фраза звучит слишком неоднозначно. Оборачиваюсь и разглядываю служанку моей сводной сестры.
За последние месяцы, что мы не виделись, Рыська пополнела, лицо округлилось, но добрее выглядеть не стало. На нем все такое же недовольное выражение, как будто окружающие люди — за редким исключением — воняют коровьим пометом.
Сегодня девушка щеголяет в светлом кремовом платье. Вероятно, чтобы подчеркнуть свой высокий статус среди слуг. Любой в нашем доме знает: чем меньше шанс запачкаться, тем светлее выдаются платья служанкам.
Отвечаю также двусмысленно, вполне ей в тон:
— Грязь честна и непритязательна. Она не изображает из себя то, чем не является. У нее стоит этому поучиться, не так ли?
На лице девушки, по-лисьему хитром, мелькает негодование. Она понимает намек, но заморачиваться с ответом не намерена, поэтому быстро переводит тему:
— Зачем я пришла… Ах да! Госпожа Гретта тебя кличет. У нее к тебе важный разговор.
Знаем мы ее «важные» разговоры! Наверняка речь зайдет о столичной моде или способах завивки волос. С чистой совестью отмахиваюсь от приглашения:
— Передай ей, что я уже занимаюсь важными делами. Мне некогда.
Она бросает внимательный взгляд за мою спину, на Хродгейра. Вмиг догадывается, что за дело я имею в виду, и тут же находится:
— По правде говоря… Госпожа Гретта имеет большое влияние на отца. Стоит ей намекнуть, что некий слуга — ей помеха, как… твое важное дело тут же закончится.
Она многозначительно улыбается.
Грязные шантажистки! Что сестра, что ее служанка!
Беспокойно оглядываюсь на полукровку… Он недвижим — наверно, без сознания. Ему срочно нужна помощь, но на данный момент наибольшее, что могу для него сделать — это не навредить. Тяжело вздохнув, решаюсь его оставить.
— Что же… Тогда идем быстрее!
— Прошу меня простить… Но госпожа Гретта вряд ли примет тебя в таком виде… — она, скривив крючковатый носик, указывает на мое перепачканное платье.
Рыська отправляется к хозяйке доложить о моем скором визите, а я тем временем, перепрыгивая через две ступеньки, несусь в свою комнату на верхнем этаже замка, чтобы переодеться.
Очень надеюсь, что Гретта меня не задержит! О чем нам вообще с ней говорить — не представляю. Мы отличаемся, как день и ночь, и точек соприкосновения у нас столько же: ее отец и моя мать. Сестру интересуют только мода и удачное замужество, а меня учеба, книги и…
Открыв дверь в свою чердачную комнату, ахаю от увиденного. Здесь все в пыли, а стены и потолок увиты толстым слоем паутины. Плачут по этой комнате метла, тряпки да ведро с водой, но пусть поплачут еще немного!
Вхожу, стараясь дышать ртом, чтобы не чувствовать амбре заброшенности вперемешку с чужим равнодушием.
Распахнув шкаф, хватаю первое попавшееся платье и бросаю его на кровать. Скидываю на пол испачканную одежду, а взамен надеваю тот темный балахон, что выудила из шкафа. Он длинный до лодыжек, со скромным декольте, скрывающим грудь, но зато обнажающим уродливое родимое пятно под левой ключицей. Кое-где платье подштопано, кое-где полиняло и пахнет ветошью, но какая разница… Хотя бы чистое.
Теперь я мчусь к сестре, на второй этаж.
Резко открываю дверь и по инерции врезаюсь в надушенный белоснежный ком, стоящий прямо у входа. Тот ойкает, валится на пол, и я начинаю взахлеб чихать от резкого, приторного аромата.
Отчихавшись, понимаю, что врезалась в Гретту. Правда, ее новый мм… имидж изменил ее почти до неузнаваемости.
Белоснежное платье из бесчисленных слоев тюли и кружев окутывает и без того пухлую фигурку. Шея увешана нитями мелкого жемчуга, доходящими до едва прикрытой груди. На голову натянут огромный белый парик, и сама она бледная, как простыня.
Видно, с пудрой перестаралась да и с помадой тоже. Ядовито-красное пятно на месте ее рта напоминает древнюю легенду о престарелой вампирше.
Что она с собой сотворил? А главное зачем?!
Пока прихожу в себя, Гретта неуклюже поднимается и тащит меня к огромному зеркалу. Жеманно гримасничая, прикладывает к груди руки, вертит завитые локоны паприка — точь-в-точь плохая актриса в
