Холодное зимнее солнце пробилось сквозь облака и воцарилось на студеном небе, освещая пожухшую растительность. Кусты и высокая трава клонились под порывами ветра. Тонкое длинное облако тянулось вдоль пейзажа. Странно, – подумала я, – откуда такое облако? Оно плыло на высоте трех-четырех метров от земли. Когда я наконец рассмотрела его источник, стало ясно, что это дым, выплывающий из импровизированного дымохода импровизированного жилого строения – картонного дома посреди поля. Этот «объект», который мог сдуть сильный ветер, по цвету совершенно вписывался в окрестное пространство. Внимание на него обращало что-то ярко-голубое в верху окна. Я была без очков и не могла рассмотреть, что это. Кроме того, мне было все равно, как и в отношении много чего другого тогда. Вероятно, это была жестянка, послужившая строительным материалом, когда сооружали домик из сказки про трех поросят – домик первого из них.
Небо вскоре стало почти весенним. Легкие облака плыли в направлении, противоположном движению автобуса. Между ними открылся треугольный просвет бирюзового цвета. Облака мчались навстречу нам и исчезали из вида. Я обернулась. Толстая женщина в пестром плаще дремала в задней части автобуса, старик в пуховике что-то пережевывал. Я засмотрелась на него. Старик словно засунул в рот целый абрикос и теперь сражался с ним, не видя, что я наблюдаю. Он вертел и вертел что-то языком, корчил гримасы и жмурился. Вдруг я поняла, что он борется со своим протезом: между его губ показался ряд зубов, приделанных к розовой пластине. Старик поморщился и потянулся рукой к лицу. Я быстро отвернулась: это зрелище было не для меня. В передней части автобуса сидели два мальчика – может быть, близнецы, – одинаково одетые. Коротко остриженные волосы с темени взлетали вверх. Мальчики недавно проснулись. Они клевали носом, не разговаривали, на коленях у них стояли клетчатые рюкзаки с колесиками.
Мы проезжали остановки, которые обозначались кривыми трубами, торчащими из грязи. На остановках никто не выходил и никто не садился в автобус. Один за другим бежали километры земли, покрытой сухой травой. Время от времени вспархивала невидимая в траве стая птиц, когда к ней приближался гул мотора. Птицы взмывали в лазурное небо и через несколько секунд исчезали из поля зрения. Я встала с места и пошла узнать у водителя, где мне выходить. По-о-осле перек-к-к-р-рестка, – с неохотой проговорил он.
Автобус свернул влево, и это означало, что я приближаюсь к месту назначения. Я посмотрела на часы. Без двенадцати восемь. Если ускорить шаг, я могу прийти вовремя. Было бы очень хорошо не рассердить вспыльчивого директора, который уже встал не с той ноги – вспомнила я свой сон.
К Институту, скрытому от глаз посетителей, вела узкая дорожка. С одной стороны этой ленты из бетонных квадратов, у которых где-то потрескались, где-то отвалились части, высилась длинная стена, такая же запущенная, как дорожка, – исписанная неприличными надписями и местами покрытая ветками, что пробивались сквозь трещины, в то время как сами деревья росли по ту сторону стены, на давно заброшенном участке. С другой стороны размытая земля спускалась к грязному ручью, вероятно, образовавшемуся после недавно прошедшего дождя. Солнце скрашивало все, придавая краски и блеск неживому, серому пейзажу. С неба исчезли облака, просторная лазурь сияла над головой. Нигде ни души. Вокруг бродили стаи собак, и те сонные.
Я достала телефон, чтобы проверить, правильно ли я иду. На гугл-картах, которые я попыталась спросить, как дойти до места назначения, Института не было. Место, к которому я направлялась, отображалось как чистое поле, в красках гугл-сепии. Адрес я нашла на сайте Института, который обновлялся несколько лет назад. Оттуда я скачала карту и теперь шла по красной линии, которая вела к зданию. Ничего другого я не нашла, и приходилось надеяться, что я иду в нужном направлении. Я прошла через калитку, спрятанную в кустах, и свернула влево. Домик сторожа пустовал. Окно в нем было открыто, и я заглянула внутрь. Газета и чашка дымящегося кофе. Может быть, нужно было сообщить о себе, оставить документы, – задалась я вопросом. Подождала одну-две минуты, а затем двинулась дальше, чтобы не опоздать.
Перед зданием меня встретил громогласный лай. Откуда ни возьмись. Какой-то пес разрывался от лая с подвыванием, а я его не видела. Сначала я остановилась, потому что сквозь весь этот омытый солнцем, миролюбивый пейзаж неслось оповещение, что я буду растерзана, если продолжу идти дальше, но затем все-таки зашагала к зданию, осторожно, осматриваясь, не выскочит ли из укрытия пес. В тот самый миг, когда я дошла до входа в неожиданно большое здание и взглядом поискала, как бы войти, дверь открылась и показалась женщина в одежде уборщицы. К ней подбежал грязный кудлатый пес. Он отважился покинуть свою засаду и перестал завывать.
– Добрый день, – я старалась быть любезной.
– Говорите, – она ответила с равнодушием только что проснувшейся домохозяйки.
– Мне нужно встретиться с директором в восемь, я новый библиотекарь, по крайней мере пока ваш коллега не выздоровеет.
– Какой коллега? – не впускала она меня.
– Библиотекарь, – я стояла перед ней.
– Вот еще тоже, – процедила она. Постояла еще некоторое время у входа, а затем впустила меня в вестибюль. – Я не стану вмешиваться, это его дело… – сказала она больше про себя, но с явным желанием, чтобы я тоже услышала.
– Что ж, входите. Идите до конца коридора, а дальше направо.
Я выслушала указания и вскоре очутилась перед кабинетом директора. Сняла шапку, пригладила наэлектризованные волосы и расстегнула куртку. В тот момент, когда я занесла руку, чтобы постучать в дверь, она внезапно широко открылась, показав в проеме крупную блондинку – возможно, секретаршу. Та с усилием улыбнулась.
– Прошу вас, – сказала блондинка почти сердечно.
– Мне назначена встреча с директором в восемь. Я замещаю вашего библиотекаря.
По лицу женщины вмиг пробежала тень невысказанного вопроса. Она едва заметно нахмурилась, но вскоре вернула себе прежнее выражение и шевельнула губами в натренированной вежливой улыбке.
– Ах, так… входите, я позову директора, он в лаборатории. Значит, библиотекарь… Да, конечно…
Я вошла и села за большой стол для совещаний.
Любезная блондинка-«секретарша» проводила меня взглядом и исчезла.
Помещение, в котором я осталась, не было кабинетом в подлинном смысле этого слова, скорее походило на небольшую комнату для переговоров. На стенах висели плакаты с изображением громоздких аппаратов с надписями на немецком. Я не знала, для чего служат эти аппараты, но мне было ясно, что они устарели. Плакаты были пожелтевшие от времени, а устройства явно принадлежали к давно превзойденным технологиям. На столе, помимо пыли, видимой в свете солнца, что
