его новом назначении, он все же считает необходимым отправить «Унион» немедленно.
Однако это не удовлетворило Медоварова. «Профессору что? Он уже отрезанный ломоть, и если дело дойдет до чего-нибудь серьезного, то вполне может отказаться от своих слов. Никаких распоряжений он не давал. Как так? Очень просто: где письменное подтверждение?»
Дежурный по министерству, куда потом звонил Медоваров, сказал, что подобные вопросы директор НИИАП должен решать сам, но все же дал домашний телефон начальника главка. Очень вежливо, но с подчеркнутой иронией начальник главка напомнил товарищу Медоварову, что сейчас несколько другое время, изменилась система руководства, и товарищу Медоварову предоставляется полная инициатива. Если же его смущает «сигнал общественности», касающийся брошюры Пояркова, то пусть он возьмет на себя смелость опровергнуть выводы государственной комиссии, которая принимает «Унион». Опять же товарищ Медоваров должен сам решить, в какой степени катастрофа с самолетом может повлиять на отправку «Униона». На месте виднее.
Медоваров понял, что примерно то же самое сказал бы ему и министр, так же бы ответили и в ЦК. Безнадежно спрашивать, все будут отвечать, что у самого должна быть голова на плечах, а кроме того, есть и коллектив, с которым всегда надо советоваться. Коллектив? А что делать, если в нем появились чужие люди, временно прикомандированные вроде конструктора Пояркова и старика Дерябина? Им что? Они приехали сюда на два-три месяца, сделали свое дело — и до свидания. Но они даже пробуют здесь командовать!
И, взвесив все «за» и «против», Медоваров утвердился в своем прежнем решении — задержать отправку «Униона».
Он нажал кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу, но вспомнил, что она уже давно отпущена. На звонок отозвался Дерябин. Он с усмешкой вошел в кабинет:
— Я к вашим услугам, Анатолий Анатольевич.
Разговаривая с этим стариком, Медоваров всегда испытывал глухое раздражение. Ему казалось, что Дерябин, обыкновенный инженер без степени и звания, хоть и руководит какой-то там лабораторией, но все же должен бы чувствовать разницу между собой и фактическим начальником целого института. Больше того — старик позволяет себе усмешечки «в адрес начальника», часто не соглашается с его замечаниями, особенно если дело касается технической стороны вопроса. Конечно, старик знающий, больше сорока лет проработал в лаборатории, а чего достиг? Так и помрет на этой должности.
Тяжело опустившись в кресло, Дерябин стал протирать очки.
— Я уже знаю. Поярков рассказал. Надо как-то сообщить семье Охрименко… Теперь что нам делать? Ребят я отправил устанавливать прибор. Через час все будет готово. Вот их удостоверения. Потом попрошу отметить.
— Не заботитесь вы о людях, Борис Захарович. Автобус уйдут, и ребята останутся под открытым небом. Завтра утречком бы приехали. Не спеша…
— Неужели вы, батенька, думаете всерьез отложить отправку?
— У нас на то есть всякие соображения.
— У кого это у вас?
— Дорогой Борис Захарович, золотко мое! Но вы же требуете невозможного! Неужели я должен вам напоминать, что есть такие вещи, о которых я не вправе распространяться. Откуда вы знаете, что я этот вопрос не согласовывал?
— Где?
— Ну, мало ли где… — Как бы невзначай, Медоваров указал пальцем вверх.
Тонкий синенький дымок струился из пепельницы. Дерябин отогнал его от себя, быстро встал, ожесточенно смял папиросу.
— Но Поярков говорил совсем о других причинах!
— Во-первых, он не знал, что я консультировался. А во-вторых, он не стал бы вам все рассказывать. Ведь статья-то появилась неспроста.
Дрожащими руками Дерябин надел очки.
— Что-то я вас не пойму, Анатолий Анатольевич. Туман какой-то.
— А особое мнение члена государственной комиссии профессора Широкова вы читали?
— Да, но это частность.
— Вам так кажется. А другим…
Властный и долгий звонок междугородной прервал Медоварова.
— Медоваров слушает. Здравствуйте… — И, покосившись на Дерябина, он невнятно пробормотал имя и отчество. — Тут у нас всякие обстоятельства… Не очень, но… Видимо, задержим. Как нельзя?.. Тоже обстоятельства? Ну, хорошо, попробую… Потом позвоню, потом… Сейчас неудобно…
— Я бы мог выйти, — раздраженно пощипывая щеточку усов, сказал Дерябин, когда разговор с Москвой закончился. — Далеко не все мне положено знать, как вы изволили заметить.
Медоваров чуточку смутился, но тут же лицо его приняло каменное выражение.
— Приготовьтесь, товарищ Дерябин: «Унион» будет отправлен вовремя.
— Туман, туман, — покачивая головой, говорил Дерябин, шагая по длинной ковровой дорожке к выходу. — Туман…
Глава вторая
Туман рассеивается не сразу, но автор дает обещание, что читателю многое будет ясным гораздо раньше, чем большинству героев нашего повествования. А сейчас начинаются приключения.
Дождь только накрапывал. Он принимался идти несколько раз еще с вечера, но не прибил даже пыли на дороге. Мелкие капли, как дробинки, катались в пыли. Свет прожекторов заливал своими лучами и эту дорогу, и белый забор, вдоль которого она шла, и будку часового, охраняющего территорию НИИАП. В будке, приподнятой над оградой, чуть слышно поскрипывали доски — ходил часовой.
По черному небу медленно плыли клочковатые облака. Сквозь них проглядывали яркие, пылающие звезды. В кустах рядом с подземным складом чуть теплился слабый огонек.
Возле него, вздрагивая от холода, как у потухшего костра, сидел Багрецов с карманным приемничком на ладони. Рядом примостился Бабкин. Светилась не шкала, как у обыкновенного приемника, а крышка с нанесенным на нее специальным люминесцентным составом. Нажмешь кнопку — и ток от батарейки заставит работать и сам приемник, и его необычное освещение. Этим приемником можно пользоваться как карманным фонариком. Его придумал Багрецов, а потом уже Бабкин сделал что-то похожее и для себя. Он редко включал свой приемник — трудно доставать специальные батарейки, — а потому сейчас работал один, Димкин. Друзья контролировали работу ЭВ-2, электронного влагомера, установленного в кабине автоматической радиометеостанции.
На Бабкина эта командировка свалилась как снег на голову. Он прекрасно себя чувствовал в Девичьей Поляне, где работал в филиале метеорологического института. И вдруг телеграмма из Москвы: инженеру Бабкину Тимофею Васильевичу срочно выехать в командировку в распоряжение начальника лаборатории Дерябина для испытания ЭВ-2. Не ожидал Тимофей, что вспомнят об этом приборе, который уже давно был сделан совместно с Димкой, Димка шлет телеграмму, чтобы встретиться на узловой станции и вдвоем приехать в Киев. Как всегда, друзья ездили в командировки вдвоем, а сейчас это было просто необходимо: соавторы.
Багрецов вышел на условленной станции, а Бабкина нет как нет, хотя местный поезд давно уже прибыл. Так хотелось
