— В этом нет необходимости. — Она нежно улыбнулась. — Все мои вещи поместились в грузовичке, он припаркован снаружи. И у меня есть ключ от коттеджа.
— Ты не можешь там спать, там такой беспорядок! — Он нервно провел рукой по темным волосам.
Очевидное отчаяние Налдо придало Анне смелости.
Ты не сможешь поступать со всеми, руководствуясь только своими желаниями, осел!
— Ничего страшного. Там наверняка найдется пара чистых простыней. Мне этого будет вполне достаточно. Кроме того, я смогу начать собирать мамины вещи.
— Тогда я пойду с тобой.
Черт! Я все еще не нашел то, что искал. А что, если Анна найдет это первой? Почему она до сих пор не приняла моего предложения и не уехала?
Налдо открыл дверцу старого грузовика.
— Ты взяла его напрокат?
— Нет, купила. Он вполне подойдет, чтобы перевезти мамины вещи в Бостон. — Она откинула со лба прядь золотистых волос, маленькие капельки пота выступили на шелковистой коже ее лба. — Увидимся завтра. — Казалось, она вот-вот захлопнет дверь у него перед носом, но он придержал ее ногой.
— Я поеду с тобой. Вдруг тебе что-нибудь понадобится. — Налдо забрался в грузовик и плюхнулся «на пыльное обшарпанное сиденье. — Ты проехала на этой развалюхе весь путь из Бостона? — недоверчиво спросил он.
— Да будет тебе известно, у этой развалюхи отличные ходовые качества! — Анна снова поправила волосы и вскинула подбородок.
Мотор кашлянул всего несколько раз, потом все же завелся.
— Видишь? — На ее лице вспыхнула улыбка победителя.
Казалось, грузовик с минуты на минуту заглохнет посреди дороги. Он тарахтел так, что Анне хотелось сгореть от стыда.
— Мне не нравится этот шум, — сказал Налдо. — Тебе следует отогнать машину в автосервис. Хочешь, я пришлю механика, чтобы он посмотрел твоего железного коня? Боюсь, иначе он не выдержит обратной дроги в Бостон.
Двигатель действительно ревел так, словно вот-вот взорвется.
— Спасибо за заботу, но я как-нибудь сама справлюсь.
Налдо постарался сдержать улыбку.
Упрямица! У Анны всегда была горячая кровь. Именно это делало ее столь забавным соперником, когда мы были детьми.
Но сейчас она стала совсем взрослой. Он снова бросил взгляд на тонкие, освещенные отблеском фар черты ее лица.
Как такая страшненькая девчонка-сорванец превратилась в элегантную, стройную и невероятно красивую женщину?
— Что ты так уставился на меня? — Анна повернулась. В глубине ее глаз разгорался огонь.
— Восхищаюсь тобой. — Губы Налдо растянулись в улыбке.
— Ты меня смущаешь.
Она остановилась перед коттеджем.
— Пойду открою дверь. — Он протянул руку, ожидая, что она даст ему ключи от коттеджа.
— Я сама справлюсь. — Анна распахнула дверцу автомобиля и спрыгнула с подножки.
— Я вижу, ты по-прежнему предпочитаешь все делать сама.
— Ладно, иди. — Она бросила ему ключи. — Мне нужно еще кое-что взять из грузовика.
Темнота скрыла его дьявольскую усмешку.
— Кажется, здесь нет электричества, — крикнул Налдо из коттеджа. — Должно быть, в проводку попала вода. Последнее время у нас часто шли дожди.
— Где-то здесь должны быть свечи… — Анна пошарила в кухонном ящике. — Вот же они! — В следующее мгновение пламя свечи озарило ее лицо.
— Ты кажешься невероятно привлекательной при таком свете, — заметил он.
— Ты тоже, — она застенчиво улыбнулась. — Ну, жаль, что не могу развлечь тебя. Уже слишком поздно, тебе лучше уйти.
У Налдо были гораздо более приятные планы. Например, направиться в крохотную теплую спальню и попытаться получше узнать новую Анну Маркус. Если бы только не долг перед семьей, который требовал избавиться от нее как можно скорее!
— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? Может быть, я смогу помочь тебе постелить простыни?
Покачав головой, она скрестила руки на груди.
Налдо облизал губы.
Черт, а у маленькой Анны есть грудь. Высокая, пышная, соблазнительная.
— Почему у меня такое чувство, словно я — Красная Шапочка, оставшаяся наедине с огромным Серым Волком? — прищурившись, спросила она.
Он подавил стон.
— По-моему, ты сильно преувеличиваешь. Я просто хотел остаться на ночь, на случай если ты боишься.
Анна усмехнулась.
— Нет уж, спасибо! Я прожила в этом доме много лет, и мне нечего здесь бояться. Сейчас я отправлюсь спать, а утром, когда взойдет солнце, начну разбирать мамины вещи.
— Хорошо. Тогда до завтра.
Двести пятьдесят тысяч долларов, а я еще раздумываю?!
Утренние лучи солнца, пробирающиеся сквозь жалюзи, били Анну по глазам.
Неужели я и вправду сошла с ума? В этом виноват Налдо. Его высокомерное поведение заставило меня упрямиться. Ох! Почему только я позволила ему управлять мной?
Анна не стала менять постельное белье в темноте. Должно быть, это те же простыни, на которых последние дни своей жизни спала ее мать. Они все еще пахли фиалками и чем-то теплым — может быть, домом.
Боже, как жаль, что я больше никогда не смогу обнять мою мамочку, уткнуться лицом в ее грудь и почувствовать себя под надежной защитой.
Анна всхлипнула.
Почему ты умерла прежде, чем у нас появился шанс узнать друг друга получше и стать настоящими подругами?
Горькое раскаяние поразило ее в самое сердце. С одной стороны, она была рада, что мама перед смертью продолжала думать, что ее дочь вполне успешная, состоятельная женщина, но, с другой стороны, она раскаивалась в том, что была не до конца откровенна с единственным человеком в этом мире, которому по-настоящему могла доверять.
Анна подавила желание разрыдаться. Слишком большая роскошь — жалость к себе. Она этого не заслужила. Поэтому лучше как можно быстрее собрать все вещи и уехать отсюда, пока Налдо не передумал насчет денег.
Анна соскочила с кровати и распахнула окно. Запах спелых апельсинов наполнил комнату, щекоча ей ноздри.
Ну и ну!
Как она могла забыть это ощущение? Словно весь мир застыл в ожидании какого-то чуда, которое вот-вот должно произойти.
Аллея слабеньких тоненьких черенков, посаженных рядом с коттеджем десять лет назад самим Робертом де Леоном, превратилась в пышно цветущий сад.
Он посадил их потому, что ее мама всегда любила апельсиновые деревья и говорила, что, когда умрет, хотела бы лежать в их окружении. Жесткий, а подчас и жестокий апельсиновый король почему-то всегда прислушивался к ее желаниям. Они вместе отбирали сорта, как раз в это время года — весной, когда теплое солнце заставляет плоды наливаться.
