организма). Впрочем, в первую очередь это все же история с оккультными мотивами, и в ней находится место для таинственного артефакта – найденной в древнем захоронении мумифицированной руки.
Всевозможные загадочные находки, предметы и тела (или их части) – пожалуй, один из самых частых мотивов готической новеллистики, вполне способный составить конкуренцию «дому с привидениями». Существовала даже целая ветвь жанра – антикварная готика, полностью построенная на том, как подобные находки ведут к роковым (пусть и не всегда фатальным) последствиям, вызывают к действию таинственные силы и служат своего рода порталом в прошлое. Прогрессизм викторианской Англии имел обратную сторону – страх перед тем, что время может повернуть вспять, в цивилизованном человеке проснется кровожадный дикарь и архаические божества и духи возьмут реванш. Страх этот в полной мере отразился в литературной готике, пусть и смешанный с любопытством, с пристальным интересом к прошлому, – даром что среди авторов были профессиональные историки (М. Р. Джеймс, А. Грей) и просто просвещенные антиквары (С. Бэринг-Гулд). История про мумифицированную руку отчасти подхватывает эту тенденцию, а заодно отсылает к старинным легендам о потревоженных захоронениях, обиженные и разгневанные обитатели которых мстят живым.
Но финал у дилогии новелл про Флаксмана Лоу решен отнюдь не в мистическом ключе. Дуэль Лоу и Калмаркейна – событие вполне в пределах возможного, к тому же она происходит во Франции, что и позволяет герою избежать преследования по закону, то есть заканчивается все юридическим казусом. Более того, рассказчик заявляет, что повествование его, по сути, призвано помочь порядочному и благородному Лоу вернуть себе доброе имя: необычный прием создает иллюзию достоверности, превращая мистическую новеллу в некое подобие документа, едва ли не в показания свидетеля.
Характерно, что и оккультные интересы персонажа рассказчик считает наукой, – мы уже знаем, что для того времени подобный парадокс в порядке вещей. Однако из истории слова не выкинешь, и, когда читатель узнает, что на распродаже имущества покойного Калмаркейна Флаксман Лоу и д’Имиран приобретают ряд старинных предметов, трудно не заподозрить их дальнейшее погружение в зловещие тайны прошлого, тем паче что среди этих предметов – браслет, парный к обнаруженному на той самой мумифицированной руке.
Новеллы Эдит Уортон возвращают нас к «классическому» варианту готической новеллы. Уортон, подобно ее соотечественнику и современнику Генри Джеймсу, любит психологические подробности и умело придает высокий градус напряжения неспешному повествованию. О «Дне Всех Душ» уже шла речь, и сейчас самое время сказать, что в этой истории об ужасе обыденного (рассказанной настолько тонко, что сверхъестественное как будто и вовсе не появляется, а лишь присутствует в сознании героини – пусть и достаточно явственно, чтобы подтолкнуть ее к смене места проживания, – а таинственные происшествия можно, в духе жанра, счесть плодом воспаленного воображения) возникают старинные фольклорные мотивы, казалось бы несколько неожиданные для американской писательницы-реалистки. Рассказчица убеждена, что ее сестра столкнулась с колдовством, – ведь служанка Агнес родом с острова Скай в Шотландии, такого заповедника архаики, где сохранились обычаи и предания старины, а стало быть, вероятно, она вместе с другими слугами была на шабаше. В свете этого переезд сестры в Нью-Йорк кажется символичным: укрыться в американском мегаполисе от пугающего наследия Старого Света – вполне логичное решение.
Другая новелла Уортон, «Мистер Джоунз», тоже касается темы непростых отношений с прошлым. Леди Джейн достается в наследство красивый старинный дом, который, впрочем, уже некоторое время пустует; его последний владелец давно эмигрировал в Канаду и, умирая, завещал родовое гнездо дальней родственнице. Новая владелица – космополитка, много путешествовала (даже в тропические страны), писала путеводители и, конечно же, никогда прежде не видела поместье Тудени-Блейзес. Она в восторге, однако первая попытка осмотреть дом приводит к досадному фиаско – дама не называет себя (видимо, из озорства – это весьма эксцентричная особа), и слуги не пускают ее, ибо… некий мистер Джоунз не велел пускать «посторонних». Ситуация выглядела бы комично, если бы не то, что леди Джейн увидела, бросая последний взгляд на дом: «Его ответный взгляд был неумолим».
Здесь намечаются все линии дальнейшего повествования – и отношения молодой женщины с ее новым поместьем (да-да, отношения, как с живым существом), и тайна мистера Джоунза, и не менее захватывающая тайна молодого человека из рода Тудени, чей саркофаг, увенчанный бюстом, находится на маленьком фамильном кладбище.
Леди Джейн вместе со своим другом Стреймером затевает настоящее расследование, но тайн и противоречий становится только больше. О Джоунзе сама героиня говорит нечто весьма странное: «…мой незримый страж или, скорее, страж Беллз… Ему тысяча лет, и, боюсь, он очень болен». Невидимое, неясной природы создание обладает сильнейшим влиянием не только на слуг, но и на новую хозяйку, и внимательный читатель готических новелл уже вполне может догадаться, что здесь не обошлось без сверхъестественного, а слова про тысячу лет, употребленные, естественно, не в прямом смысле, оказываются ближе к истине, чем можно было предполагать. Мистер Джоунз упомянут в письме к одному из прежних владельцев (тому самому молодому человеку) от его жены, датированном… 1826 годом. Виконтесса, жертва алчности и легкомыслия своего мужа, пишет как будто из заточения, а Джоунз – ее тюремщик. Это живо напоминает сюжеты «романов тайны и ужаса» с их неизменными страдающими героинями, мрачными злодеями, тюрьмами и подземельями. Загвоздка в том, что основное действие новеллы отнесено в начало XX столетия, однако же зловещий персонаж «старинной» части по-прежнему активен и не то чтобы очень благодушен. Прошлое не потеряло силы воздействовать на настоящее – и это далеко не всегда безобидное «историческое наследие». Вот тут-то нам, а возможно, и леди Джейн вспомнится недобрый взгляд старого дома.
Проблематичные взаимоотношения прошлого и настоящего становятся темой и написанного Артуром Квиллер-Кучем рассказа «Мой дед Хенри Уотти», только решенного в парадоксально-комическом ключе и стилизованного под устную байку. Перед нами рыбацкая история, приправленная фирменным английским нонсенсом и снабженная соответствующим подзаголовком «шутка»: рассказчик на полном серьезе объявляет нелепицей очевиднейший из фактов, а именно что он приходится внуком отцу своего отца. А кому же еще, позвольте спросить? Услышав сие экстравагантное суждение, читатель, само собой, проникается желанием узнать, в чем дело (если, конечно, не считать повествователя безумцем), и получает… разъяснение, на свой лад абсолютно логичное, но, вообще говоря, еще более бредовое. Зато веселое, многоречивое, колоритное – это одна из тех новелл, в которых голос рассказчика буквально становится предметом изображения. Причем начинается-то все почти обыденно: Хендри Уотти спорит с другими рыбаками, что сможет в темноте дойти до весьма опасного места. Понятно, что для деда, «почти деда» и внука подробности рыбацкого быта и нравов и страшные рассказы о душах утопленников одинаково
