Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Медведь, по-прежнему усмехаясь в усы, протянул ладонь размером с приличную лопату.
– Михаил Федотов, – представился он, перейдя с декабрьского на июльский, язык, на котором разговаривали во всех месяцах. – Можно просто Медведь.
– Курт Бауэр, – по-июльски ответил октябрит, пожал Медведю руку и добавил ему в тон: – Можно просто Курт. Так и запишите, когда поведёте расстреливать.
– Вас не расстреляют, – поспешно сказала Снежана. – Правда-правда. – Она внезапно почувствовала, что краснеет: последние слова прозвучали наивно и совсем по-детски. – Меня зовут Снежана, – выпалила она. – Снежана Федотова. Медведь мой отец.
– Ладно, парень. – Медведь коротко хохотнул и размашисто хлопнул Курта по плечу. – Можно сказать, познакомились. Спасибо тебе.
Октябрит вопросительно поднял брови.
– Я видел вспышку от выстрела, – объяснил Медведь. – И видел, как ты увёл ствол. Можешь считать меня своим должником.
– А ты уже рассчитался. Вот расписка, – пленный ткнул себя в кровоподтёк на правой скуле. – Выплатил всё сполна.
Снежана прыснула. Медведь, растерявшись на миг, подхватил смех, а через секунду хохотали уже все трое.
– Веселитесь? – Сухопарый подтянутый октябрит, голубоглазый блондин с грубым, словно рубленым лицом, подошёл, выругался по-октябрьски и по-июльски продолжил: – Я бы тоже, если что, посмеялся. Правда, забавно, что завтра мы будем корчиться под пулями? Кстати, рекомендую нас повесить, я слыхал, с боеприпасами в декабре небогато. Меня можете вздёрнуть в первую очередь, я командовал этими людьми и жалею лишь, что нас задавили числом. Будь нас не шестнадцать, а сотня, и посмотрели бы, кто кому вязал бы на шеи верёвки.
– Они говорят, что не убьют нас, Мартин. – Курт растерянно посмотрел блондину в глаза. – Девушка сказала, что не собираются убивать, – поспешно добавил он. – Её зовут Снежана. А это её отец, он…
– Не собираются? – прервал Мартин. – Что же тогда вы станете с нами делать, декабриты? С собой в декабрь ведь не потащите.
– Вам скажут об этом завтра, – ответил Медведь сухо. – Пока что можете спать спокойно – вашим жизням ничего не угрожает. По крайней мере, в ближайшее время. Пойдём, Снежанка. Курт, рад был сделать знакомство.
– Один из вас вернётся к своим, – сказал Фрол пленным, едва на востоке Нце посеребрил горизонт первыми лучами. – Он передаст наши условия. Выбирайте сами, кто пойдёт.
Слова Фрола растаяли в утренней хмари, и наступила тишина.
В этот момент Снежана с удивлением осознала: она не хочет, чтобы ушёл Курт. Обозвав себя дурой, Снежана приблизилась к Фролу и встала рядом. Сейчас, в слабеющих утренних сумерках, люди октября были хорошо различимы. Светлые, черноволосые, рыжие… разные. Одни в пятнистой одежде под цвет палой листвы, другие в линялых брезентовых ветровках, третьи в подбитых мехом коротких куртках. «Обычные люди, – подумала Снежана, – такие же, как и мы».
Нет, не такие, пришла следующая мысль. Что-то было в них, отличающее и от декабритов, и от февралитов, не говоря уже о раскосых, низкорослых людях января. Миг спустя Снежана поняла, что именно. В их лицах, в их взглядах не было ненависти. Не было злости и отчаяния обречённых. Той ненависти, той злости и того отчаяния, которое запросто читалось на лицах людей зимы, особенно в последние годы.
– Каковы ваши условия? – хрипло спросил командир октябритов, которого Курт называл вчера Мартином.
– Мы не вернёмся к шатрам декабря, – ответил Фрол. – Лагерь останется здесь, на ничьей земле. Через пятнадцать дней, когда сюда придёт декабрь и земля не будет больше ничьей, наступит срок. Если к сроку наши условия окажутся невыполненными, мы умертвим вас.
– Ты так и не сказал, каковы условия.
– Мы предлагаем обменять вас, – Фрол повысил голос. – На оружие. За каждого из вас люди октября дадут двадцать боевых винтовок или тридцать охотничьих ружей, на выбор. И то, и другое с полным комплектом патронов. Мы, в свою очередь, даём слово никогда не применять это оружие против вас.
– Ты просишь слишком многого, декабрит, – выдержав минутную паузу, сказал Мартин. – За каждую винтовку мы платим людям июля по сорок мер зерна. За ружьё июлиты берут тридцать. Октябрьские кочевья никогда не пойдут на сделку. Если мы отдадим вам оружие, то умрём с голоду.
– Не умрёте. На охоту вам хватит. А на войну с нами винтовки больше не понадобятся. Ты ведь слышал меня – наши предводители дают слово, что оружие не обернётся против вас. Это значит, что наши разведчики не станут больше нападать на вас. Ни на ваши заслоны, ни на повозки и фургоны.
– Почему ты думаешь, что в октябре твоему слову поверят?
– Я не думаю, я надеюсь, что поверят. И вам тоже придётся надеяться, что поверят. Потому что другого выхода попросту нет. Вас или обменяют, или вы не будете жить.
Через час толстяку, которого звали Густавом Штольцем, оседлали ездового трирога. Второго, сменного, подвели в поводу. Толстяк с удивительной для его комплекции ловкостью вскочил в седло, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и огрел ездовика по бокам пятками. Животное, мотнув рогатой башкой, тронулось. Штольц ухватил сменного трирога под уздцы и, обернувшись, махнул на прощание рукой. Через минуту он скрылся в окружающем лагерь подлеске.
К полудню распогодилось, небо стало безоблачным, зависший в зените Нце смотрелся начищенной серебряной пуговицей на голубом мундире. Из леса доносилось щебетание ноябрянок, мелких пёстрых пичуг, живущих только в ноябре и перемещающихся вместе с ним. Было ноябрянок великое множество, стайки то и дело взлетали с еловых и сосновых ветвей и тянули на восток.
Снежана направилась к шатру, в котором содержали пленных. Огороженный кольями с натянутыми на них верёвками, он расположился точно по центру лагеря. Трое декабритов с закинутыми за спину винтовками несли сторожевую службу. А точнее, бездельничали, изредка перебрасываясь ленивыми фразами.
– Привет, красавица, – заулыбался при виде Снежаны долговязый рыжий Илья. – Мы тут с ребятами как раз спорим, вернётся тот толстомясый или пробросит своих приятелей и придётся их пристрелить.
– И на что спорите?
– Пока не решили. Будь моя воля, я бы их всех пострелял прямо сейчас. Охота же Фролу кормить этих дармоедов и охранять, чтобы, не дай бог, не сбежали.
Снежана внезапно ощутила злость. Ещё вчера она бы, не думая, согласилась. Однако сегодня мысль расстрелять пленных показалась ей дикой и подлой. Не из-за черноволосого субтильного красавчика же. Изнеженного белоручки с упрямыми глазами. Впрочем, белоручка, наверное, ни при чём: по слухам, октябриты корячились на полях не меньше, чем люди декабря – на охотах, рыбалках и ловлях. Так из-за чего же, получается, она вдруг прониклась нелепым гуманизмом?..
Снежана подняла глаза. Курт Бауэр стоял у входа в шатёр и, закусив губу, смотрел на неё. Поспешно потупился, стоило их взглядам встретиться. Затем вновь вздёрнул голову и опять посмотрел – в глаза, пристально и внимательно. И улыбнулся. Сначала несмело и едва заметно, потом, сверкнув двумя рядами ровных белых зубов, заулыбался уже приязненно, задорно и радостно. А затем, не отводя взгляда и легко ступая по крытой жухлой ноябрьской травой и палыми листьями земле, двинулся к ней.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
