— бочкопад продолжался. Бежать по колено в бурбоне было тяжело и дико. По дороге Джим запнулся, плюхнулся в алкогольное озеро, в очередной раз облив Екатерину, но не растерялся и зачерпнул виски пустой бутылкой, уж сколько смог.
На улице было еще страшнее. Ветер сносил с ног, молнии искрились одна за другой, небеса грохотали и вертелись все быстрее.
— Чур, ты за рулем! — крикнул Джим и ловко, как мартышка, забрался на заднее сиденье «русско-балта».
— Вот горе-то на мою голову! — воскликнула Екатерина. — Ты зачем туда залез? Машина нас не спасет. Посмотри, торнадо уже на подъездной дороге! Мы в ловушке! Нужен план «Б».
— Почему «Б»? — Джим с совершенно ошалевшим видом смотрел на необъятную воронку, величественно возносившуюся над облаками пыли и мусора.
— Потому что «Б» — это «бочка»! — осенило Екатерину. — Вперед, к памятнику! Он слишком тяжелый для торнадо… Я надеюсь.
После короткого, но мучительного блуждания в темно-красном тумане им удалось добраться до каменного монумента. Памятник бурбону представлял из себя бочку, лежащую на боку и, к счастью, пустую. Крышка у бочки откидывалась на петлях — скульптор явно думал об эстетике и облегчении конструкции, но для Екатерины и Джима эта крышка означало ни больше ни меньше — саму жизнь.
Внутри было до тесно до невозможности, душно, пыльно и жарко. Екатерина посочувствовала мамуле князя Гвидона, которая, по информации Пушкина, провела в такой обстановочке как минимум сутки. Только вряд ли от ее новорожденного сыночка так несло алкоголем, как от Джима. Впрочем, и сама Екатерина сейчас представляла из себя влажный бурбонный бисквит, а не прекрасную принцессу. От спиртового компресса кожа горела.
Крышка прилегала к краю бочки неплотно. Екатерина с Джимом прижались к щели, оттуда поступал кислород — и свежие сведения о бурной деятельности смерча.
А посмотреть снаружи и правда было на что. Торнадо закатился на территорию склада пышно, по-королевски, в сопровождении свиты вихрей, молний, грома, пыли и всевозможных обломков, крутящихся в воздухе против часовой стрелки. Раз — и совсем рядом с Екатериной пронесся знакомый «русско-балт», весь измятый, без дверей и колес. Кузов с ужасающим скрежетом задел каменную бочку, смерч попытался сорвать ее с постамента, но не получилось.
Зато с ангарами смерч справился играючи. Ураганным языком слизнул с крыши ершистую дранку, закусил легкими стенами — и небрежно бросил в бурбонное озеро, бурлящее обломками досок, пару молний.
Пары виски воспламенились мгновенно.
Этот взрыв наверняка слышали даже в России.
Каменная бочка покачнулась, но устояла.
— Господи, — одними губами сказал Джим и стиснул Екатерине руку. Принцесса ничего не сказала, она думала только о том, что папенька не переживет новость о гибели единственной дочери.
За несколько секунд пожар охватил все постройки. Сквозь общий ураганный гул было слышно, как взрываются бочки с бурбоном. Джим отвернулся от щели и залпом выпил весь виски из своей бутылки.
Огненный торнадо бушевал вокруг принцессы и ее — теперь уже бывшего — жениха. В каменной бочке становилось все жарче. Горела уже не только кожа, но и легкие — воздуха катастрофически не хватало.
Почти теряя сознание, Екатерина шептала:
— Это я виновата, что мы сейчас здесь… Не надо было вчера показывать характер… Зря я сбежала… Все моя гордыня. Прости, Джим… Я виновата во всем… Ты простишь меня?
— Что уж теперь, — вяло кивнул Джим. Глаза у него помутнели.
— Если мы останемся живы, Джим, я… я отрекусь от престола, чтобы быть с тобой… Только бы не погибнуть сейчас. Мы будем счастливы… Мы поженимся… Я забуду о троне, отдам свою жизнь тебе… Да, Джим? Клянусь короной, ты не будешь мистером Романовым… Я стану миссис Смит… Ты согласен, Джим? Джим?
Джим молчал. Глаза его были закрыты.
Екатерина бросила последний слабый взгляд на огненный вихрь — и лишилась чувств.
Пробуждение было ужасным. Но главное — оно было.
Мысли ворочались со скрежетом, как каменные плиты.
«Хуже похмелья у меня еще не было, — с трудом подумала Екатерина. — Даже в кукурузном поле. Даже в «Глобализации»».
«Нализаться до глобализации» — так назывался модный ресторан в Баронском квартале, одно из любимых местечек Джима. По правилам заведения, посетитель мог выпивать до тех пор, пока был в состоянии четко произнести слово «глобализация». После того, как язык у выпивохи начинал заплетаться, компьютер определял степень его опьянения как критическую и алкоголь этому посетителю больше не подавали. С Екатериной правила не сработали — за годы публичных выступлений перед подданными она так натренировала дикцию, что даже после критической дозы алкоголя говорила кристально ясным и чистым голосом. Джим тогда поспорил, что Екатерина не победит компьютерную систему «Глобализации». Но она победила. Ей подавали стаут бокал за бокалом. Харитону пришлось на руках выносить свою подопечную из ресторана. Корреспонденты «Желтенькой уточки» радовались, как дети. После прочтения их разухабистой заметки папенька срочно вызвал квадрокоптер из «Аптеки Ламперта».
Екатерина, хрипя от боли, надавила всем телом на крышку и откинула ее вниз. В каменный склеп хлынул свет и воздух.
Джим шевельнулся и застонал.
Екатерина неловко вывалилась из бочки.
Вокруг все было черным. Бурбонный склад превратился в пожарище. Сильно пахло дымом. Каменные бока бочки-спасительницы обуглилась. Тут и там дотлевали рваные доски. Но дышать было можно.
Воздух успокоился, ветра не было. Где-то вдалеке садилось за горизонт закатное солнце — алое, как царская мантия.
Торнадо ушел, будто его и не было.
— Китти? — послышался слабый голос из бочки. — Где моя будущая миссис?
Екатерина слабо улыбнулась — и повернулась к порфироносному солнцу спиной.
