Денис, – и гости их – толпа зевак, которых должны были развлечь эти двое несчастных… все мы стали лишними свидетелями в тот момент, когда им нужно остаться одним и пережить это горе…
–Стой, стой, стой, – пренебрежительно оборвал его Лешка, – если не будет похоронных бюро, то людей хоронить станет некому, а как без этого обойтись?! Или нам каждую семью утешать надо?! – мужчина был уверен, что говорит прописные истины, поэтому тон его становился все более и более издевательским:
–И красавица твоя – мертвая! Значит, нам нужно свою работу сделать, а не впадать в истерику, как баба какая-то!
–Неужели тебя ничто не трогает? – спросил Денис, все еще до глубины души потрясенный тем, что слово «красота» легко можно сочетать даже с такими страшными словами как «смерть» и «горе».
–Меня трогает, что у меня сын болеет и мне надо ему лекарства покупать, еще жену и дочку маленькую кормить. А другую нормальную работу я найти не могу! И чужие семьи, чужие радости и печали меня не волнуют. Главное, чтобы у меня, понимаешь, у МЕНЯ все было в порядке.
–Какой же ты грубый и приземленный! – воскликнул Денис, встал и собрался уйти, но столкнулся в дверях с Андреем Юрьевичем, развернулся и добавил:
–Мы скоро все такими станем, совсем разучимся сострадать, – и он направился в кабинет директора «Вечной памяти».
–Сергей Олегович, я намерен уйти, – без прелюдий заявил Денис.
–Ты выпил? – спокойно спросил шеф, строго поглядев сквозь стекла очков в золотой оправе.
–Нет. Я просто хочу уйти, больше так работать я не могу.
–Ты это сейчас придумал или раньше?
–Я и раньше думал, но сейчас вдруг…
–Ты поработай лучше, подумай еще, может, изменишь мнение. «Вдруг» – не аргумент.
–Да я все решил!
–Не важно, что ты, Денис, решил. Здесь все я решаю. И я тебя отпускать не хочу, а ты уйти не можешь, потому что другую работу не нашел.
–Вы знаете, я тружусь у Абрамова в 705 кабинете.
–Ты мне трудовой договор, подписанный Абрамовым, принеси, тогда и поговорим.
Они оба знали, что официально оформлять у себя Дениса, обязуясь этим платить за него налоги и делать пенсионные отчисления, бывалый адвокат Абрамов не согласится. Потому Сергей Олегович уверенно продолжил:
– Новая работа – это единственное условие, при котором ты можешь разорвать наш трудовой договор. Или подожди, пока он сам в декабре закончится, на дворе уже май, – шеф расплылся в улыбке, решив, что удачно пошутил.
Денис покинул кабинет, оглушительно хлопнув дверью, уверенный, что добудет-таки нужный договор тремя этажами выше. Хоть на месяц. Но не сложилось. И с адвокатом, отказавшимся поучаствовать в спасении от «Вечной памяти», молодой человек сгоряча расстался – организовал-таки себе увольнение, правда, не с той работы.
После поминок, проходивших в том же ресторане, где играли свадьбу Стаса и Олеси, ее сестра и муж вернулись домой. Женщина в черном поспешила запереться в своей комнате, чтобы в одиночестве поплакать в подушку – наконец, можно было позволить себе не озираться на гостей, перед которыми весь день приходилось крепиться.
Но услышав звук дверного замка, из соседней комнаты вышла маленькая голубоглазая девочка с непослушно вьющимися белыми волосами.
–Мама, ты пришла? – тихо спросила она через дверь.
–Да, зайка.
–А почему у тебя закрыто?
Пришлось отпирать. Дочка вошла и деловито сказала:
–Дарья Петровна не пускает меня на первый этаж, а ты говорила, что вечером уже можно будет!
–Можно, заинька, можно, – украдкой утирая слезы, ответила женщина.
–Мам, а почему ты плачешь?
–Я… знаешь… тетя Олеся нас покинула, – она с трудом находила слова, чтоб не испугать и не расстроить ребенка.
–А она скоро вернется?
–Она не вернется, поэтому я и плачу, – женщина снова промокнула глаза и даже попыталась улыбнуться дочери, – не волнуйся за меня.
–А ты никуда не уйдешь?
–Пока не собираюсь…
–Знаешь, – серьезно проговорила малышка, – если решишь искать тетю Олесю, обязательно возьми меня с собой.
Ответить на страшные слова детской логики мама не успела – после негромкого стука в комнату вошел Стас.
–Ксюшенька, по-моему, тебе пора спать, – мягко сказал он.
–Я маму ждала! – воскликнула девочка.
–Идем, я тебя уложу и отпущу, наконец, твою няню.
Вскоре женщина вернулась. Стас ждал ее.
–Я не могу так! – заговорила она. – Знаешь, что я Ксюше читала? Сказку о мертвой царевне, – слезы сами потекли по щекам, – не могу поверить, что Олеси нет!
–Алиса, успокойся, ты ее не вернешь, – проговорил Стас, глубоко вздохнул и добавил, – и я не верну. А Ксюше лучше было всё рассказать, она бы поняла.
–Ей даже нет четырех! Я считаю, ей рано знать, что такое смерть.
–Ты думаешь, так лучше?
–Надеюсь. Пусть хоть ей будет хорошо, – Алиса помолчала и добавила:
–Мы скоро переедем отсюда, я уже думаю об этом…
–Не понимаю, о чем ты?
–Олеси нет, и мы с Ксюшей не можем больше жить в твоем доме.
–Что за глупости ты говоришь? – его щеки вспыхнули. – Мы давно уже одна семья!
–На работе пойдут слухи…
–Плевать я хотел на слухи! – было видно, что Стаса удивило и обидело заявление Алисы. – Да и кому нужен этот дом с этим садом с розами и качелями, если не Ксюше? Это они с Олесей здесь жили, а мы все на работе пропадали – разве не так?
–Так, – тихо ответила Алиса.
–Тогда к чему весь это разговор?
–Я думала…
–Прекрати, мы еще только сегодня ее, – он запнулся, но нашел понимание в опухших от слез глазах собеседницы и продолжил, – а ты уже думаешь о каких-то грязных мелочах. Нельзя так, Алиса, ты слишком расчетлива.
–Ты же не знаешь, почему.
–Я знаю, что Олеся тут ни при чем, так что не распространяй это свое качество на нее. Спокойной ночи, – отрывисто проговорил он и вышел.
Говорят, что дух умершего еще 40 дней не покидает свой прежний дом. Никому из живых проверить это не удавалось, но задержись душа Олеси на Земле, она непременно бы попыталась утешить сестру:
–Ну, чего ты беспокоишься? Вы все тут плачете, потому что со мной одной расстаетесь, а я – я вас всех теряю! – Алиса подняла голову и посмотрела точно в глаза Олесе, сама того не подозревая, – Но я не плачу – о чем? Мне с вами всегда было хорошо, и о вас я сохраню самые светлые воспоминания, – она примолкла, – если, конечно, это полагается душам…
–Эх, сестра-сестра, – тихо проговорила Алиса.
–Неужели ты меня слышишь? Да нет, этого быть не может… тебе, кстати,
