мам. Твоя дочь!
Вера недовольно зыркнула на нее, за эти годы она настолько устала, что готова была изображать кого угодно, лишь бы избежать истерик.
— Моя дочь? — Мать еще сильнее нахмурила нарисованные бровки и подошла к Вере ближе. — Вы не моя дочь, — четко произнесла она и ткнула в нее тоненьким острым пальцем. — Вот она — моя дочь! — Палец резко метнулся в сторону Милы. — Она — моя дочь Людмила, а других дочерей у меня, извините, нет. И вы — самозванка! Вас кто-то нанял! Вы нагло пришли сюда и говорите ерунду, чтобы меня запутать! Вы считаете, я глупая старуха? Древняя глупая старуха? Аэроплан! Мне что, триста лет? На аэродроме самолеты, а не аэропланы, к вашему сведению! И вы со мной никуда не полетите! Я лечу одна! А вас я не знаю! Мила, прогони ее! Ее кто-то нанял, чтобы меня злить. Она чужая.
— Да-да, меня наняли, — быстро сказала Вера, а Мила в очередной раз поразилась реакции сестры. Она знала, как это больно, когда мать вела себя вот так и переставала их узнавать, но Вера держалась как заправская актриса. — Меня наняла ваша дочь, Людмила, — продолжала она. — Но не для того, чтобы вас злить, конечно. Я…
— Она водитель такси, — быстро нашлась Мила.
— Ты заказала мне такси до аэродрома? — Мать вдруг сразу растаяла. — Спасибо, моя милая. Вот, видите, — повернулась она к Вере, — какая заботливая у меня дочь, — и тут же насупилась: — А что, мужчин-водителей не было?
— Мам, ну ты же современная женщина, ты же сама все знаешь и про самолеты, и про эмансипацию. — Мила поднялась с пола. — Может, отложим сборы и сначала поужинаем? И тебе еще нужно выпить таблетки.
— Мне нужно на аэродром! — отчеканила мать.
Сестры переглянулись, Вера незаметно кивнула.
Это был ритуал, к которому они уже успели привыкнуть. Почти каждую неделю ближе к выходным их мать начинала беспокоиться, волноваться, говорить о какой-то важной поездке, о том, что она опоздала, а потом переходила к активным действиям — из кладовки выволакивался чемодан, она упаковывала вещи и требовала, чтобы ее немедленно везли «на аэродром». Поначалу дочери пытались ее успокаивать, разубеждать, уговаривать, но это приводило только к слезам и переживаниям. Видеть маленькую худенькую маму такой растерянной и расстроенной, ее вздрагивающие плечи, узловатые пальчики, которыми она вытирала слезы со щек совсем как ребенок, было невыносимо. Один из врачей (господи, сколько их было за все это время, и каких только не было, девочки не жалели ни времени, ни денег на лучших специалистов) рассказал, что в таких случаях ни в коем случае нельзя сопротивляться желанию больного человека. Стремление куда-то уехать типично для людей с болезнью Альцгеймера, им часто кажется, что их забыли где-то в дороге, и им нужно вернуться на свою станцию или добраться до своего «аэродрома». В некоторых домах для престарелых, говорил он, даже специально ставят автобусные остановки, чтобы люди могли прийти туда и ждать своего автобуса. На фальшивой автобусной остановке. Ждать автобуса, который никогда не придет. Но от этого многим становится лучше.
На фальшивой остановке тоже есть надежда.
Тогда сестры стали подыгрывать матери, тем более что все остальные способы борьбы с этими вспышками и приступами «сборов в дорогу» были давно перепробованы. Если дома были их мужья, то водителя такси изображал Дима или Слава. Мама беспрекословно усаживалась с ними в машину, и они отправлялись в дорогу, в аэропорт. «На аэродром?» — громко уточнял «водитель», когда они усаживали маму на заднее сиденье, и все «провожающие» радостно махали ей в окошко. Она кивала, высоко поднимала острый подбородок, встряхивала редкими кудряшками, словно гордый воробушек, и «такси» отправлялось в аэропорт. На самом деле, оказавшись на заднем сиденье, мама мгновенно успокаивалась и почти сразу засыпала от усталости, становилась трогательной и хрупкой. Так что в аэропорт они, конечно, никогда не ездили, было достаточно проехать пару раз по их коттеджному поселку. Правда, иногда мама бушевала не на шутку, и как-то раз Вере пришлось даже сделать целый круг по кольцевой дороге — мама угомонилась, только когда увидела указатель на аэропорт с нарисованным самолетом. Увидела и тут же заснула.
Как-то однажды она вдруг отказалась садиться в машину Веры — сестры не успели вовремя убрать с заднего сиденья детские кресла, и мама не поверила, что это такси. Тогда Дима раздобыл где-то оранжевые «шашечки» и теперь лепил их на крышу машины каждый раз, когда они — взрослые дети — разыгрывали очередной спектакль.
Что было в этот момент в голове их мамы, какие истории там прятались, девочки не знали, но им хотелось, чтобы ей стало легче. И наверное, эти спектакли были нужны и им самим. На самом деле Лидии Андреевне несказанно повезло и с ее девочками, и с их мужьями, потому что за всем, что бы они ни делали, была любовь. У Лидии Андреевны были очень хорошие дети.
Николай. Тогда
Николай ехал по огромному городу, удобно устроившись на заднем сиденье дорогого автомобиля. Это был его автомобиль, комфортный и быстрый, у него был собственный водитель, да и город этот уже очень давно стал для него своим, тут ему было спокойно, он гордился этим городом. Не дорогой машиной, не своим достатком и достижениями, а именно городом, потому что таким красивым этот город стал во многом благодаря и ему. Давным-давно и, правда, не сразу город разрешил ему стать тут своим, он поверил в него. Николай не обманывал ожиданий. Для него всегда было так важно — чтобы в него кто-то верил.
Едва ему исполнилось шестнадцать, он убежал из дома, не выдержав больше бабкиного вранья, вечного притворства и жестокости. Почти целый год после смерти мамы он старался. Старался сохранить хотя бы такую семью, ведь это все равно была семья, а он был мужчиной. Он старался заботиться о бабке, делал уроки, а все свободное время, даже по ночам подрабатывал где придется. Он очень не хотел бросать школу, хотя бабка ежедневно пилила его за это, обзывала дураком и говорила, что от учения нет никакого толку, говорила, что он вечно гуляет и шляется, а он так сильно уставал, что, придя домой, сразу падал на продавленную старую кровать со скрипучей металлической сеткой и хотел только спать, но рядом, как привидение, тут же возникала бабка. Она никогда не гладила его по голове, не спрашивала, где он был и что делал, не говорила, что для него готов
