канитель.»
– Ты, Чащун гонор свой непотребный окороти. Не с девочкой чай разговариваешь, и не со слугами своими. Я ведь и обидеться могу. – Ягира повысила голос, который стал внезапно твердым и звенящим как церковный колокол.
– Ладно. Забудем. – Дед примирительно махнул рукой и выпустил струю густого дыма из бороды. – Сама же видишь, что не получилось у нас ничего. – Пробормотал он едва слышно себе в усы.
– Ты на меня-то не кивай. Я все, что ты по уговору просил выполнила, а в остальном не моя забота. – Смягчилась бабка, но в голосе явно послышались нотки ехидства. – Привык понимаешь, старый хрыч, командовать. В лесу своем свирепствуй, а ко мне не лезь. Я тут в ельнике хозяйка. – Забрюзжала она монотонным голосом.
– Где же выполнила-то. Я тебя о чем просил? Я тебя о Федогране просил, о богатыре, а ты мне какого-то сморчка приволокла. – Внезапно взорвался дед и подскочив воткнулся в бабку злющим взглядом. Та не осталась в долгу, и то же подпрыгнула, непонятно каким образом оттолкнувшись от земли, и крутанув в руках посохом, нависла над ним серым приведением, с клубящимися из гниющих прорех в платье черными облачками то ли тумана, то ли марева.
– Не нравится, я себе заберу. – Вновь загремел ее голос. – Мне для куража пригодится, да и задумка у меня одна есть кулинарная, как раз для такой вот немощи подходящая. А за Калинов мост сам за покойниками бегай, а я несогласная. У меня с Перуном договор, я в Навь не лезу, а он меня за это в Яви не трогает. Твой Федогран давно за столом Триглава пирует к отправке в Правь готовится, а этот вот. – Клюка старухи вытянулась в сторону отползающего в сторону Федора. – Потомок его, чистой крови, так, что договор выполнен.
– Шиш тебе, карга старая! Не признаю я завершения договора. – Скрутил «фигу» дед, сунув ее в птичий нос старухи.
Внезапно воздух на поляне стал густым, и запахло озоном. Со стороны Чащуна взошло солнце, заполнив пространство ярким светом и теплом, а со стороны Ягиры стеной встал могильный, ледяной мрак, не отступая, но и не двигаясь вперед. Ровная прямая линия разделения ночи и дня, одной своей стороной опиралась на взревевший пламенем костер, а вторая, утонула в бесконечности неба.
Наш герой, отталкиваясь трясущимися от страха руками, попятился к лесу, в надежде спрятаться там от разразившегося внезапно скандала двух непонятных существ, грозящего перерасти в побоище, в слабой надежде забиться там под любой, даже самый маленький и чахлый кустик, и постараться как минимум не умереть от охватившего ужаса. О спасении он уже и не мечтал.
– Стоять! – Рявкнули на него дуэтом два голоса, и две пары глаз намертво пригвоздили его к земле. Одни, сверкающие голубым гневом, принадлежали деду-коротышке, а вторые, полыхающие огнем, костлявой бабке. Посох в руках последней взлетел в воздух, и обернувшись щелкнувшей, на пастуший манер плетью, обвился вокруг шеи Федора.
– Не сметь! Мое! – Взревел Чащун, и врезал кулаком, по мгновенно ставшей вновь посохом плети, а начавший уже задыхаться Федор, с жадностью втянул в себя густой наполненный почему-то запахом крови, воздух, и растянулся пластом на мокрой от утренней росы траве.
Шляпа-подосиновик на голове деда постепенно начала наливаться зеленым сиянием, а у бабки из глаз потянулись витыми жгутами, два кроваво красных, полыхающих пламенеющей ненавистью, жгута. Ягира быстро начала вытягиваться в верх, словно была сделана из резины, а Чащун раздаваться вширь, словно он, быстро заполняемый воздухом, латексный шарик.
Несмотря на то, что все действия этих жутких существ, произошли молниеносно, герой нашего рассказа прожил за это, промелькнувшее метеоритной каплей время, целую жизнь. Во всяком случае, именно так он написал в своем дневнике, вспоминая эти, пережитые, секунды, и те ощущения страха, и безысходности, накатившие на разум мальчишки, вырванного из тепличных условий того, доброго и ласкового мира в котором он существовал до сих пор, и зашвырнув сюда, в мир ужаса.
Все закончилось внезапно. Бабка вернулась к нормальным размерам, и вскочив на свой посох, который обернулся клубящимся черным облаком, в виде осла, обожгла Федора ненавидящим взглядом, и прокаркала:
– Повезло тебе сегодня касатик аж два раза. Первый, это когда я тебя через темную материю безвременья живого перетащила, а второй, когда этот убогий коротышка. – Она кивнула, не поворачивая головы в сторону сдувшегося до обычных размеров деда. – Решил дать тебе шанс повзрослеть до нормального состояния, достойного твоего возраста. Но, он будет вынужден соблюдать условия, выдвинутые мной, и подтвержденные богами, во время нашей совместной клятвы. Запомни. У тебя есть ровно год. Если ты не станешь за это время хорошим воином, то по окончании срока, станешь моей собственностью. Запомни!
Она рассмеялась, подняв на дыбы своего осла, словно это было не упрямое животное, а горячий жеребец, и пришпорив бока, клубящегося маревом скакуна, босыми грязными пятками, взлетела в воздух, где быстро удалилась, растворившись вдали светлеющего восходом неба.
Чащун с кряхтением опустился на поваленное дерево около костра, и хлопнув ладонью около себя, и устало кивнув головой, пригласил Федора.
– Иди сюда. Садись не бойся. Все страшное уже позади. Хотя… – Он задумчиво окинул поднимающегося с земли парня затуманенным взором, и видимо, что-то решив про себя, продолжил уже более уверенно. – Нет, пожалуй, надо всё-таки дать тебе этот шанс. Пусть и небольшой, но все же. Физически ты, конечно, немощен, даже боюсь спрашивать, где так уродуют мужчин. Но вот твои глаза мне нравятся. Есть в них что-то от ушедшего по Калинову мосту Федограна. И если старая карга не врет, а с нее станется, то кровь предка должна помочь выправить перекосы в твоей душе и теле. Ну что встал чуркой бесхребетной! – Рявкнул он на вздрогнувшего от неожиданности Федора. – Показал же, тебе, чтобы садился рядом. – Он вновь хлопнул ладонью по стволу дерева, рядом с собой. – Говорить будем.
Чащун задумался, выпустив струю табачного дыма, и так и сидел, не обращая никакого внимания на подошедшего на дрожащих ногах, и опустившегося рядом с ним парня.
– А ты не прячься там, изображая из себя кустик сирени, всеравно не похож. – Произнес он, непонятно к кому обращаясь. – Тебе, тебе говорю, не строй из себя более глупое создание, чем ты есть на самом деле.
Справа, из-под склоненной до земли еловой ветки выполз огромный волк, и на полусогнутых лапах, практически касаясь пузом земли, подполз к старику, и опустил морду тому на колени, зарывшись по самые уши в седой бороде. Дед, положив руку на мощную шею зверя почесал тому
