огромной метафорической и смысловой нагрузки, как сердце. Я буду рассказывать не о непрерывном и неустанном прогрессе; это история о том, как урывками и скачками преодолевались серьезные препятствия на пути спасения множества людей от заболеваний, ранее считавшихся смертельными. В этом обширном повествовании будут как размышления натурфилософов о метафорическом значении сердца, так и то, как Уильям Гарвей доказал существование кровообращения; вы узнаете о масштабном Фрамингемском исследовании причин болезней сердца и узнаете о современных хирургических приемах и технологиях, которые еще сто лет тому назад были бы отвергнуты обществом из-за огромного значения, которое в ту пору придавалось сердцу.
Давным-давно средневековый мистик Хильдегарда Бингенская написала: «Душа находится в середине сердца, будто в доме». Во многом сердце и правда напоминает дом – оно состоит из нескольких «помещений», разделенных «дверьми». У «стенок» своя, уникальная текстура. Этот дом стар, его форма создавалась на протяжении многих тысяч лет. Он функционирует благодаря скрытым от взора проводам и трубам. У этого дома нет какого-либо объективного значения, но он несет в себе те качества, которыми мы его наделяем. Когда-то люди считали, что именно сердце является источником человеческой воли и мысли – именно оно полнилось храбростью и страстями, амбициями и любовью. Даже теперь, когда эти идеи давно устарели, они по-прежнему формируют то, как мы воспринимаем этот орган и его влияние на нашу жизнь.
Часть I
Метафора
1. Маленькое сердце
От разбитого сердца можно умереть – это научно доказанный факт, – и мое сердце разбивается с того самого дня, как мы впервые встретились. Я чувствую, как оно ноет, до боли сжимаясь в ловушке моих ребер. Всякий раз, когда мы вместе, оно ритмично выстукивает: «Люби меня. Люби меня. Люби меня…»
Эбби Макдональд. «Переживая разлуку с Гареттом Дилейни» (2012)
Однажды, когда мне было пятнадцать лет и я учился в старшей школе, мне нужно было подготовить доклад по биологии. Я решил измерить электрический сигнал сердца живой лягушки. Чтобы провести этот эксперимент, мне нужно было лягушку обездвижить – не убивая, рассечь позвоночник, чтобы она была жива, но парализована, и лишь затем проводить вскрытие. Для измерения силы электрического сигнала я одолжил осциллоскоп, усилитель напряжения и несколько красных и черных проводов с электродами. Мой учитель биологии, мистер Крэндалл, сказал, что для ученика младшего класса старшей школы я задумал очень серьезный проект.
Для начала мне нужно было добыть несколько лягушек. С сачком в руке, сжимая в другой руке руль моего велосипеда, я направился в лес неподалеку от моего дома в Южной Калифорнии. Пятничный день клонился к закату; на улице царила ранняя весна и пронзительно щебетали птицы. Дорога была мокрой. Колеса моего велосипеда глухо шуршали по каменистой грязи.
Я приехал к маленькому пруду, размером не больше обычного бассейна на заднем дворе. На его поверхности, покрытой листьями и спутанными прядями зеленой растительности, роились стрекозы. Я прошлепал вдоль берега, прилипая к грязи кроссовками. Внезапно сквозь окно в ряске мне открылась удивительная жизнь стремительных головастиков и мечущихся вокруг древесных лягушек. Я опустил туда свой сачок – белую сетку на метровой палке – и запустил его в вязкий ил на дне водоема. Я вытащил его и увидел, что в сетку попалась маленькая желтая лягушка. Вместе с несколькими листиками я уложил ее в мусорный пакет. Еще несколько раз запустив сачок в пруд, я выловил еще штук пять лягушек. Я завязал пластиковый пакет, предварительно проколов в нем дырочки для дыхания лягушек карандашом. Потом я закинул пакет в рюкзак и поехал домой.
Оставив велосипед у дома, я откинул деревянную задвижку на калитке, ведущей на задний двор. Сквозь щели в бетонной дорожке пробивались ростки сорной травы. У патио росло небольшое лимонное дерево. Благодаря этому дереву мой дворик всегда казался мне гораздо более приятным и свободным местом, чем был на самом деле. К тому моменту уже начинало смеркаться, желтушное небо меркло, уступая небосвод темноте. Мать позвала меня ужинать на кухню. Я оставил пакет с лягушками в патио; когда я зашел в дом, она спросила меня, собираюсь ли я их кормить. Я ответил ей, что в этом нет смысла, ведь они все равно скоро будут принесены в жертву науке.
От мистера Крэндалла я узнал, что кровообращение в теле животных было плодом миллионов лет эволюции. У моллюсков и червей было низкое давление и незамкнутая система кровообращения. У более крупных существ в результате эволюции развились трубкообразные сосуды и все более сложные насосы, позволявшие их крови циркулировать под более высоким давлением, доставляя кислород и питательные вещества на куда большие расстояния.
У лягушек сердце трехкамерное. Человеческое сердце сложнее, у него четыре камеры: два предсердия (в которые поступает кровь) и два желудочка (насосы). Лягушкам требуется меньше кислорода, чем людям, потому что они не пытаются поддерживать постоянную температуру тела. Лягушки, в отличие от препарирующих их людей, существа холоднокровные.
На следующий день, в субботу, я взял мусорный пакет с лягушками и, прихватив с собой необходимое электрооборудование, скальпель и поднос для препарирования, уселся на пластиковый табурет под нашими ржавеющими качелями. Ста двадцатью семью годами ранее, в 1856 году, анатомы Рудольф фон Кёлликер и Генрих Мюллер измерили электрический заряд удара сердца лягушки, пропустив его через электроды, подсоединенные к магниту. Магнит реагировал на ток и отталкивал иголку. По сути, я должен был воспроизвести их эксперимент, но уже при помощи современного оборудования. Я подсоединил электроды к источнику питания, чтобы проверить целостность цепи, и осциллоскоп показал стабильные 60 герц. Электроды были толстыми и тупыми, и у меня не было уверенности, что они хорошо подсоединятся к сердцу лягушки, если оно окажется слишком маленьким. Тем не менее эти выходные были самым удобным временем для проведения эксперимента, а потому я продолжил, невзирая на терзавшие меня сомнения.
Я вытащил из глубин пакета лягушку. Крепко придерживая ее рукой, я осторожно прикоснулся скальпелем к бежевой коже ее спинки. Она яростно дергала ногами, пытаясь вырваться. Когда я на мгновение невольно ослабил хватку, она выскользнула и запрыгала от меня по сухой траве, пока я снова не поймал ее. К тому моменту мое собственное сердце рвалось из груди, колотясь изнутри в солнечное сплетение. Я воткнул кончик скальпеля на несколько миллиметров в мягкое затылочное отверстие и надавил на основание черепа. Лягушка сопротивлялась, а я продолжал давить, чувствуя, как жесткий хрящевой панцирь постепенно поддается моим усилиям. Наверное, я задержал
