Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
третий этаж. Вправо и влево от лифта уходили бесконечные коридоры. Лампочки давали минимум света, и вся эта полутьма, и все эти цветы, неряшливо намалеванные на стенах, так и просились в мою прозу – правда, оставалось проблемой населить локации пчелами. Мы сунулись не в то крыло, вернулись к лифту и курилке, пошли мимо общей кухни с парой засаленных печей. Из-за обитого дерматином полотна доносились отзвуки блатняка: «Розы гибнут на газонах, а шпана – на красных зонах».
Спустя десяток дверей и десяток ветхих половиков мы добрались до нужной квартиры (тут вы можете проворчать, что, посетив такой чудесный город, как Одесса, вы вряд ли бы слонялись по неухоженным общагам, но я слонялся).
Дверь открыла очень худая короткостриженая женщина в атласном халате поверх свитера и джинсов. Хоть и с трудом, но я узнал девушку со скриншота на IMDb. Девушке было хорошо за пятьдесят, и она скорее напоминала кассира из АТБ, чем гадалку. Костистое лицо выражало подозрительность.
– Максим, – представился я. – Мой коллега – Анатолий.
– Деньги вперед, – сказала Артемида.
– Мы хотим спросить вас о фильме.
– Деньги вперед, – повторила она.
Скрепя сердце я вынул кошелек. Гадалка сразу подобрела, впустила в квартиру и снабдила домашними тапочками, словно сделанными из картона. Мои лапы сорок шестого размера не втиснулись в обувь, и я пошлепал по ледяному линолеуму в носках.
Квартира пропахла табаком. Полумрак просочился сюда из подъезда. Окна были плотно зашторены, в трехрогой люстре горела сиротливая лампочка. Но в целом это была самая обыкновенная двушка, без черных кошек и магических шаров. Разочаровывающе обыкновенная: сервант, диван, телевизор, ворсистый ковер.
К запаху курева прибавился душок потных носков – его принес Толик. Мы уселись за стол.
– Вы застали меня врасплох, – призналась Артемида. – Я думала, никто не видел этот фильм.
– Я видел его по телевизору в девяностые.
– Понравился? – Артемида выгнула бровь.
– Необычная работа, – дипломатично сказал я.
– Критики фильм разгромили. – Гадалка сморщила нос презрительно. – Они не поняли идеи Павла.
– А какая была идея? – спросил Толик.
Артемида уставилась на моего компаньона, будто только что его заметила.
– Я просто не смотрел, – стушевался Толик.
– Это кино о смерти, – сказала Артемида. – О том, что разница между живым и мертвым не так велика, как нам кажется. И мы все рождаемся мертвыми. Не хотим верить, двигаемся, суетимся. А осознав, ложимся в гроб.
– Это правда, – интервьюировал я хозяйку, – что Матейшин использовал реальные практики? Танец смерти, где вы лежите в гробу.
– Да. Так прощались с его отцом, с его дедом и прадедом. И на его похоронах мы плясали как чокнутые.
– Офигеть, – вставил Толик.
Я вспомнил свой сон и ощутил холодок внутри. А может, это мерзли мои ноги.
– Самоубийство Матейшина связано с провалом фильма?
Теперь и я удостоился высокомерного взгляда. Исключительно противной теткой была урожденная Надежда Лин: надменная, холодная, как ее обитель.
– Вы знаете, что такое «душа»?
– Бессмертная субстанция? – предположил я.
– Павлик сравнивал душу с зародышем, умершим в животе матери. В момент нашего рождения душа начинает разлагаться, и постепенно распад охватывает все наше тело. Убить себя – значит перестать отворачиваться от истины.
– Это как у Летова, – сказал Толик. – Ищет дурачок мертвее себя.
– Один среди червивых стен, – задумчиво промолвила Артемида.
– Получается, – спросил я, – «Ликвак» – философский манифест?
– Что вы. – Впервые Артемида улыбнулась, и улыбка эта не добавила ей очарования. – «Ликвак» – попытка зафиксировать на целлулоиде ту атмосферу, в которой мы жили.
– СССР?
– Нет, мы с ним. С Павликом.
«Веселенькая атмосфера», – хмыкнул я мысленно.
– Павел явил мне чудо, – выспренно заявила Артемида. – Указал путь, которым я двигаюсь до сих пор. Я предсказываю будущее, но никакого будущего нет. Я лгу, как и все теплокровные мертвецы. Заглядывая в человека, я вижу лишь гниль и опарышей.
«Милочка, – подумал я, – добро пожаловать в мой следующий рассказ».
– А что насчет пчел? – Мне не терпелось перейти к главному. – В сцене похорон были пчелы.
– Бычьи пчелы, – кивнула Артемида. – Слышали о них?
Мы ответили отрицательно. Ни в «Повести о биологии пчелиной семьи» Евгения Васильева, ни в «Пчелах и медицине» Наума Иойриша, ни в «Уж-ж-жасных пчелах» Р. Л. Стайна я не встречал такого словосочетания. Артемида смежила набрякшие веки.
– И сказал им: из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое. Эту загадку загадал библейский Самсон друзьям. Отгадка же в том, что Самсон убил льва, а через несколько дней обнаружил в трупе пчел и мед, которым он угостил родителей. Пчелы из тлена – это бычьи пчелы. Семья Матейшина делала их много веков подряд.
– Делала? – нахмурился я.
– Вот именно. Нужна дохлая корова, ее закапывают в землю в стоячем положении, так, чтобы наружу торчали рога. Через месяц рога спиливают, и из них вылупляются бычьи пчелы.
Толик закряхтел, а я пихнул его под столом. Не хватало, чтоб он своим скепсисом обломал мне такой сюжет.
– Бычьи пчелы, – продолжала Артемида, – психопомпы. Так называют проводников, которые сопровождают души в загробный мир. Но бычьи пчелы выслеживают мертвецов, прикидывающихся живыми. Они находят гнилое и селятся в душах. Утаскивают нас заживо в ничто.
Я прочистил горло, пошевелил озябшими пальцами ног:
– То есть в фильме Матейшин воспроизводит языческий ритуал?
Артемида встала, запахивая халат, прошествовала к серванту.
– Люди на съемочной площадке думали, это трюк. Но мы стали свидетелями чего-то потрясающего. Бычьи пчелы появились на наших глазах. – Артемида сняла с полки прозрачную пластиковую коробочку вроде мыльницы. – Я сохранила одну. Вот уже тридцать лет она напоминает мне о великой лжи – жизни, и великой правде гниения.
В коробочке лежала пчела. Крупная, размером с половину моего мизинца, цвета жженого сахара, без полос. Я видел усики и две пары темных крыльев, мощные мандибулы и темно-коричневые фасеточные глаза. Протянув руку, я коснулся пальцами коробочки и отдернулся. Насекомое очнулось ото сна, расправило крылья, поползло по пластику.
– Оно живое, – Толик невольно процитировал доктора Франкенштейна.
– Погодите, – опешил я. – Пчелы живут четыре-пять месяцев. Но не тридцать лет.
– Нет никакой жизни, – проговорила Артемида тихо. И обвела нас пристальным взглядом. – Вы хотите посмотреть фильм?
За сеанс она запросила еще пять сотен. Аня прибила бы меня, узнай, на что я трачу кровно заработанные деньги. Толик прошипел на ухо, что обязательно возместит мне часть убытков. Я уединился в туалете – если слово «уединиться» применимо к каморке, кишащей прусаками. Брезгливо перетаптываясь, я звякнул жене и убедился, что она не скучает в компании подруги. Мы договорились встретиться в восемь на Дерибасовской.
Я думал о пчеле-долгожительнице, о психопомпах, в честь которых, вот так совпадение, нарек сборник
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
