class="p1">Метод уже прошел испытания на континенте и показал высочайшую надежность. Измерения проводились с 1935 года — не только для того, чтобы отличить арийцев от других рас, но и для оценки женщин, желающих выйти замуж за членов СС. Почему бы не распространить эту методу на всю женскую половину населения? Однако разъяснения нисколько не успокаивали.
Начиналась процедура с краниометрии: на голову надевали стальной прибор, напоминающий гигантскую когтистую лапу, и замеряли размеры металлическими щупами. Затем наступал черед антропометриста с набором стеклянных глаз шестидесяти оттенков и незрячих гипсовых черепов, неприятно напоминавших посмертные маски, замерявшего угол подбородка, носа и лба и фиксировавшего результаты в журнале. Бесконечная вереница женщин медленно брела по коридорам, где стоял запах, напоминающий школьный спортивный зал: пота, затхлой нестираной одежды и… страха.
Когда дошла очередь до Хелены и ее профиль стали измерять с помощью устройства, напоминающего пару здоровенных компасов, она закатила глаза, и Роза с трудом удержалась, чтобы не захихикать. Девушка излучала анархическое веселье и озорство, словно все происходящее — уморительная шутка, понятная только им двоим. В нервозной толпе женщин, сгрудившихся в зале, ее оптимизм хоть как-то скрашивал тягостную процедуру.
На классификацию черт лица, взвешивание и замеры уходило добрых полчаса, после чего нужно было перейти в следующий зал, где происходил второй уровень отбора: заполнение анкеты. Требовалась подробнейшая информация о семье, предках, состоянии физического и психического здоровья. Наконец, когда все галочки были проставлены, женщинам присваивали класс, соответствующий происхождению, репродуктивному статусу и расовым признакам, определяющий все аспекты их дальнейшей жизни: где жить, какую одежду носить, разрешенные развлечения и отведенная норма питания в калориях.
Хотя у каждого класса было официальное наименование, никто не утруждал себя неуклюжими терминами вроде «женщина класса II (В)», вместо этого неизбежно возникли прозвища. Члены первой, элитной касты именовались в просторечии гели, в честь самой милой сердцу Вождя женщины, его племянницы Гели. Кларами — в честь матери Вождя — назывались женщины фертильного возраста, которым в идеале полагалось произвести на свет не менее четырех детей. Женщины, занимающиеся профессиональной деятельностью, такие как конторские служащие и актрисы, назывались лени, в честь Лени Рифеншталь, ведущего кинорежиссера режима. Паулы, в честь сводной сестры Вождя, работали в социальной сфере, учителями и медсестрами; магды выполняли низкоквалифицированную работу на фабриках и заводах, а греты трудились кухарками и прочей прислугой. Существовали и другие разряды — для монахинь, матерей инвалидов и акушерок, — а в самом низу иерархии находилась категория, именовавшаяся фриды, производная от фридхоферфрауен — плакальщицы. В эту категорию попадали бездетные вдовы и старые девы за пятьдесят, непригодные для воспроизводства и не способные принести никакой пользы мужчинам.
Ниже этого не было ничего.
Классы периодически менялись: например, когда женщина становилась матерью или, наоборот, не могла ею стать. Женщины регулярно проходили фильтрацию, переоценкой занимался целый отдел службы по делам женщин. И все же раз наклеенный ярлык определял дальнейшую судьбу. Для каждого занятия существовал определенный класс. Ограничения, касающиеся пайка, одежды и жилья, усугубляли различия. Без мяса, свежих фруктов и овощей фриды и греты чахли, дурнели, их цвет лица приобретал землистый оттенок, а почтительность становилась второй натурой. Никто не спрашивал, к какой категории относится женщина — лени, грета, маг-да, — это становилось ясно с первого взгляда. Гели, благодаря щедрому пайку и неизнурительной работе, шагали бодрее, с поднятой головой и казались выше остальных ростом. Карточка гели была выигрышным билетом.
В тот день, когда девушки вышли из здания с документами женщин класса I (А), Хелена с тихим возгласом восторга обняла Розу.
— Хочешь, пойдем сфотографируемся? — спросила она.
Уже появилась традиция: те, кому посчастливилось стать гели, фотографировались перед статуей настоящей Гели, недавно воздвигнутой на набережной. Там постоянно дежурили фотографы с мгновенными камерами, предлагающие всем желающим сделать фото в день классификации.
— Пойдем.
С этого дня девушки стали подругами.
Розе и Хелене повезло. Некоторые молодые женщины, чьи шансы чего-то добиться в жизни резко снижались после классификации, теряли голову и начинали бесчинствовать, рыдать, кричать и бросаться на охранников. Истеричек мгновенно выводили, после чего их кастовый уровень дополнительно понижался в наказание за антиобщественное поведение.
— Так что же случилось? — тихо спросила Роза. — Одна из девушек?
— Видимо, мужчина. Спокойно зашел внутрь и застрелил охранника.
— Озлобленный отец?
— Нет.
— Кто же?
— Я слыхала, это был, ну… один из них.
Хелена вскочила и подхватила сумку словно с облегчением, что доехала наконец до своей остановки.
— Пора бежать! До завтра!
И она продефилировала вниз по лесенке под завистливыми взглядами остальных пассажирок.
Через две остановки Роза вышла из автобуса на полутемную улицу.
Несмотря на то, что в элитных зонах сохранилось уличное освещение, работало оно строго по графику, и сейчас, в шесть часов вечера, до того момента, когда тусклые лампы в ореоле вечернего тумана забрезжат во мгле, оставалось еще несколько часов. Роза ничего не имела против, скорее даже предпочитала полумрак. Сумерки скрывали очевидное днем безобразие: выщербленные тротуары, трещины на стеклах, бледные, изможденные от неполноценного питания лица. А еще при слабом ночном освещении сквозь грязные кирпичные здания и мощеные переулки проступала история. Полукруглые окна над древними узкими дверями и блеск витражей переносили Розу в другую эпоху. Иногда она даже позволяла себе пофантазировать, что путешествует во времени назад, в годы до Союза и даже в викторианский период.
Но тут же одергивала себя.
«Ностальги-криминалитет» — преступная ностальгия. Любые намеки на то, что прошлое лучше будущего, строго запрещались законом. «Сентиментальность — враг прогресса», «Память подводит». Эти фразы знал наизусть любой, даже самый нерадивый школьник.
В Союзе не поощрялись размышления о прошлом, вне рамок предписанных протектором представлений: надлежало воспринимать историю как мифы и легенды, как Историю с заглавной буквы, вроде библейской.
Когда Розе только выделили жилье в Блумсбери, название показалось ей смутно знакомым, но она не сразу поняла почему. Только позже девушка припомнила, что когда-то существовала Блумсберийская группа, кружок подрывных элементов, которые жили там несколько десятилетий назад и занимались дегенеративным искусством. Насколько она помнила, вожаков кружка арестовали вскоре после создания Союза, а их дома передали гражданам высших классов. В число которых посчастливилось попасть и ей.
Из открывшейся двери паба вырвались сноп света и застарелый пивной запах. На улицу вышла парочка магд, разговор которых звонко разносился в вечернем воздухе.
— Говорит, не могу найти мужчину, хоть тресни. А я ей: на континент перевестись не пробовала? Для таких, как ты, там большой выбор. Как она на меня посмотрела — не поверишь!
Поравнявшись с Розой, они инстинктивно замолкли и, согласно предписаниям этикета, уступили
