Маруся, давай ты пойдёшь в свою комнату и уберёшь игрушки, а папа пока разденется, разуется и вымоет руки, – строго произносит Оксана, избавляя меня от необходимости отвечать на неудобный вопрос. – А потом ты покажешь ему свою ёлку.
Она меня не выгонит? Она сама назвала меня папой? Как же мелодично и сладко звучит слово «папа»! Я о таком даже мечтать не мог…
Девочка послушно уходит, а я нерешительно стягиваю куртку и ботинки.
Дышать немного легче. И, кажется, говорить уже могу. Но как найти правильные слова?
- Я только сегодня узнал, честно, – торопливо оправдываюсь. – Три года в почтовый ящик никто не заглядывал.
Оксана совсем не помогает мне! А я так нуждаюсь сейчас в её помощи!
- Я… Меня не было три года. Я… – не так-то просто в двух словах рассказать обо всём, что со мной произошло.
- Ты пьёшь?
Вопрос застаёт врасплох. После возвращения домой, каюсь, прикладывался понемногу. А иначе как было не сойти с ума?
- Вообще нет, но в последнее время иногда… Мне трудно…
- Зачем ты пришёл? Я не подпущу алкоголика к дочери! – повышает голос.
- Нет, я не алкоголик. У меня просто трудный период. Но я, клянусь, больше ни капли!
- Все вы так говорите…
Неужели выгонит?
- Я трезвый. Дыхнуть?
Несколько дней не пил уже!
- Ладно, проходи, – машет рукой. Но недолго!
- Спасибо, – киваю.
Понимаю, что у Оксаны своя жизнь и наверняка есть планы на праздничный вечер. Печёт что-то – возможно, ждёт гостей. Или мужчину… Да и мне надо бы успеть на обратный автобус – неохота рождественскую ночь провести на автостанции или в мотеле.
Мою руки и на ватных ногах захожу в комнату. Малышка торопливо запихивает игрушки в ящик и пытается его закрыть. Присаживаюсь рядом, помогаю.
Подумать только, эта девочка – моя дочь! Моя! Как удержать внутри сердце и не дать ему разорваться? Не знаю, как с ней себя вести и что говорить. У меня нет совсем никакого опыта общения с детьми.
- Какая у тебя красивая ёлка!
- Мы её с мамой налязали. Я думала, тебя Дед Молоз плинесёт под ёлку!
Подходит ко мне вплотную, обхватывает за шею и на ухо шепчет:
- Я письмо Деду Молозу налисовала! И на балконе полозыла, он его заблал! Я знала, сто он мне тебя плинесёт! Я здала! Потому сто он волсебник и всегда все зелания исполняет. А мама не велила.
Обхватываю Маруську и поднимаю, прижимая к себе. Она такая маленькая! Почти ничего не весит.
Оксана наблюдает за нами со стороны, не вмешивается. А я пьянею, вдыхая запах своей дочери. Боже…
- Будес нам помогать петь толт? У меня завтла день лозденья. И мы с мамой сетяс будем петь толт. Настоясий.
- Конечно буду. А ты мне скажешь, что нужно делать? Я ведь не умею печь торты.
Когда-то в детстве неоднократно помогал маме, но уже ничего не помню… Я вообще с трудом вспоминаю свою жизнь до плена.
- Это легко! Надо только слусаться маму и нитего не делать без её лазлесения.
- Обещаю слушаться, мой командир!
- Так, ладно, Маруська, заканчивай с игрушками, а я заберу твоего папу на кухню и объясню, что к чему.
- Мамотька, только без меня не пеките!
- Не будем.
Оказавшись на кухне, Оксана прикрывает дверь – не хочет, чтобы дочь услышала наш разговор. Резонно. Понимаю, что времени у меня совсем мало. Сейчас командирша придёт – и мы уже не сможем поговорить. А мне так много нужно объяснить!
Опускаюсь на предложенную табуретку. Почему-то кажется, что она шатается и я рискую упасть.
- Ваня, чего ты от нас хочешь? – Оксана первая начинает разговор.
Голос строгий. Нет сомнений, что она не рада моему появлению. Вспоминаю её фотографии – успешная деловая женщина, крепко стоящая на ногах и знающая себе цену. Когда-то я тоже таким был, но по чудовищному стечению обстоятельств выпал из обоймы. Вряд ли теперь я могу претендовать на что-то…
А я так много хочу! Хочу быть с ними семьёй… Но примет ли она меня? Позволит ли общаться с дочерью? Собираюсь с мыслями. Каждое слово может быть решающим и последним.
- Оксана, я был на войне. Меня призвали, когда ты уехала. И...
Каждое слово даётся с трудом. Тут, далеко от линии фронта, люди не ощущают ужаса, который творится там. Для многих война – что-то нереальное, существующее только в книгах и фильмах. Поймёт ли Оксана, через что я прошёл и как важно мне сейчас иметь возможность хоть иногда видеться с дочерью?
Да я ж теперь горы готов свернуть! И работу постоянную найду, чтобы деньгами им помогать. Только бы позволила…
- Я в плену был.
Оксана смотрит удивлённо. Она мне не верит?
- У меня удостоверение есть, – шарю по карманам. – В куртке. Я сейчас принесу.
Выскакиваю в коридор и сразу возвращаясь, протягивая корочку.
- Вот. Я не обманываю!
Она закрывает лицо руками и начинает плакать. Теряюсь… Я настолько одичал, что не представляю, как вести себя с людьми… Меня ломает.
- Оксана… Оксаночка, прости, что тогда накричал на тебя, что не позвонил и не написал… – приседаю перед ней на корточки, пытаюсь обнять. – Я хотел, мне очень плохо было без тебя. Я такой идиот! Всё ждал, чтобы ты позвонила первая. А потом не до того уже было. Я выжил там только потому что надеялся, что ты меня ждёшь…
Поток откровений прерывает открывшаяся дверь. В кухню залетает Маруська и развивает бурную деятельность. Оксана отворачивается, пряча от дочери слёзы, а я пытаюсь ей подыграть, переключая, как могу, внимание малышки на себя.
Впрочем, она и сама не слишком внимательна к настроению матери.
- Так, папа, главное – тебе нузен фалтук, – открывает шкафчик, роется в нём и достаёт такой же, как надет на Оксану.
Наконец-то в полной мере понимаю значение выражения «деловая колбаса».
- Давай, надевай. Да не так! – пытается поправить скрутившуюся ткань. – Всё, тепель завязывай. Я не умею.
Мне так хорошо… Впервые за три с половиной года.
Оксана с Маруськой занимаются тестом. Вернее, дочка, конечно, больше мешает. По крайней мере, мне так кажется со стороны. Поручения, которые даёт ей мама, направлены скорее на то, чтобы отвлечь её от процесса мешания, но малышка воспринимает всё всерьёз. Я по большей части
