Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
был приоткрыт и оттуда выглядывали два беленьких зубика.
Вера Игоревна бережно поднимала куклу и, в который раз, рассказывала Альке, как Киру подарил мамочке Верочке молоденький красивый лейтенант. И что он подорвал вражеский танк. А с фотографии, над кроватью, смотрел красивый дядя с вихром из-под фуражки.
Ангелина аккуратно взяла Киру и на цыпочках, изо всех сил стараясь не потревожить куклу, пошла за учительницей на кухню! Теперь они будут пить чай, а Кира будет держать в ручке крохотную серебряную ложечку.
– Вера Игоревна. Я же просила вас!
От испуга Алька выронила куклу и с ужасом увидела, как крошечная ножка треснула от удара и развалилась. Вера Игоревна побледнела, и стала быстро-быстро собирать осколки, приговаривая – «Полина, милая, мы только что закончили, просто вот одну секунду назад, поверьте, моя дорогая»
И тут Алька не выдержала. Подбежав к няньке, она замолотила кулаками по толстому крепкому животу и заячьим голоском заверещала, как раненный зверек.
– Вы дура. Вы противная дура. Вы обижаете всех людей! Я все богу расскажу. Я ненавижу вас! Дура, дурра, дура.
Слезы градом хлынули из глаз, потому что нянька со всего размаху врезала ей здоровенную оплеуху. Не замечая боли Алька старалась поднять совершенно обессилившую Веру Игоревну, гладила ее, как маленькую, по трясущейся голове!
–Верочка! Игоревна! Я вам новую подарю, не плачьте. Мне папа обещал на день рождения, честное слово. Только подождите, оно в марте будет, чуть-чуть подождите.
Алька кричала и плакала, слезы попадали в рот и были горько-солеными. И она даже и не заметила, как золотистый шарик оторвался от скатерти и спрятался в ее рыжей косичке, став почти незаметным.
Глава 4. Пе'тро
…Скрипучий пол раздражал Альку даже больше, чем ржавая раковина в замызганной ванной. Всё время казалось, что из пыльных щелей между давно некрашеными досками выглядывают крысиные морды. В темном, освещенном тусклой лампочкой коридоре было пусто и прохладно. Соседи уже легли, а Алька крадучись, быстро – быстро прошмыгнула в туалет. То, что с ней сегодня случилось, было и противно, и стыдно. Алька знала, что это случается со всеми, но не в двенадцать же… И что делать теперь с этим жутким комком ваты? Она сидела на унитазе и тихо всхлипывала.
– Чего ты там хнычешь? Выходи, не одна здесь.
Нежный, ломкий голос, знакомый аромат. Мира! Ну просто кстати, как всегда! Дочка маминой подруги вызывала у Альки кучу разных, абсолютно противоположных чувств. Нежная, даже эфемерная, вечно одетая в какую – то дурацкую одежду, типа расшитого розовыми кружевами белого пальто, Мира казалась пришелицей с другой планеты. Ухоженные локоны натуральной блондинки, голубые глаза и крохотный носик делали её похожей на дорогую куклу. Запах духов, украшения, тон голоса и плавные движения павы вызывали и желание насмехаться и ощущение зависти.
– Что там у тебя?
Алька понуро выползла из туалета, и Мира, каким-то чудом все поняла.
– Не! Ноет она. Ты радуйся, дура. Теперь все мальчики в классе на тебя глаз положат. Они, как псы, ЭТО нюхом чуют.
–Да ну тебя! – Алька покраснела и отвела глаза – Ты все только об одном. Стыдно слушать, а еще комсомолка!
Мира крутанулась на одной ножке, разметав ухоженные локоны и хохотнула.
– А ты мне лекцию прочитай! А я тебе салют просалютую – во как!
Она легким и неприличным движением задрала юбку, в момент развернувшись спиной к Геле и выпятив задницу. Ярко алые трусы мелькнули флагом. Алька даже попятилась.
– Ладно! Не журысь!
Мира потрепала Альку по подбородку теплой душистой ручкой и метнулась в коридор…
Мира жила с мамой, вернее – мама жила для нее. Мать работала одновременно на трех работах. Готовила, стирала, мыла, убирала, шила, делала одновременно сто разных дел, приползала домой на карачках, была худой, даже изможденной, но жилистой. Зато Мира ни в чем себе не отказывала. Она ходила к учителям и иностранного и музыки, писала акварелью и обожала патлатых художников в беретках. Художники тоже обожали Миру, приходили к ней пожрать и дарили акварель. Мира складывала акварель у двери своей комнаты. Наверное, на черный год или для растопки. Правда, покоробленной от водянистых красок бумагой никто и никогда ничего не топил, но выбрасывать не решались. Все же живопись.
В темном проеме коридора Мира на секунду остановилась и сверкнула беленькими, остренькими зубками.
– Иди, учи уроки, гадкий утенок. Зайди ко мне вечером, я тебе расскажу, чего с этим делать. Мать молчит, небось думает, что у пионерок ТАМ – только сила воли…
Алька (теперь мама звала Альку Гелей, стараясь угодить своему новому мужу, утонченному и капризному, как гимназистка) и вправду была гадким утенком. Тоненькая девочка растворилась в неуклюжем и даже громоздком теле. "То ли недоросль, то ли переросток" – смущенно посмеивалась мама, перешивая очередное платье из своего ношеного, потому что предыдущее, сшитое всего три месяца назад, неприлично вздергивалось над острыми коленками. Толстые, длинные рыжие косы Анна сворачивала Альке тугими колёсами, отчего получалась странная, баранья голова. Завязывала все это великолепие двумя пожухлыми тряпицами. Черные туфли – боты без каблука делали ноги короткими и толстыми, они выглядывали из-под длинного темного, в белый горох платья. Да еще сутулые плечи (Алька сутулилась, стараясь хоть немного спрятать не по времени выпячивающуюся грудь).
Но главное, самое неприятное, это было лицо. Алька с отвращением смотрела в зеркало, втихаря от мамы приоткрывая тяжёлую дверь здоровенного шифоньера, наследство папы-Зама. Оттуда, из неверных глубин, на нее глядела без ресничного создания, с белой, как сметана, кожей, покрытой россыпью мелких противных веснушек. Немного спасали дело пухлые губы, но они были вечно обветрены, как два шершавых пельменя, потому что Алька имела неприятную привычку вечно их облизывать. Глаза тоже были ничего себе, травянистого оттенка, но ресницы! Их не было совсем! Вернее, они были и даже длинные, но их было совсем не видно из-за мерзкого и блеклого рыжего цвета.
К своим тринадцати Алька/ Геля уже забыла про богатую и нарядную Ангелину. Папа умер, из особняка мать поперли сразу, и хорошо, что дали крошечную комнатку в тесной коммуналке. Утонченная Анна сначала очень страдала, стирая белье в обшарпанной ванне и развешивая его на виду в общем коридоре, покрытом масляной краской мутного коричневого цвета. Но жизнь шла, и оказалось, что всё не так уж плохо, в этом аду можно выжить, и даже неплохо жить. Появились и знакомые, даже друзья.
Раневские… Лидия и Вацлав. Интеллигентная семья, неизвестно как угодившая в "этот вертеп". Лидия, выпав из привычной
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
