Я невольно оглядываюсь, словно боюсь, что кто-то наблюдает за мной. Судя по слою пыли, эти предметы были намеренно скрыты от посторонних глаз в течение долгих, долгих лет. Должна ли я показать находку кому-нибудь? Может быть, Алие или Тому, когда он вернется домой сегодня вечером? Но нет, моя интуиция подсказывает мне держать все в секрете. Перелистываю следующую страницу блокнота и замечаю вверху дату: 1941 год. Я никогда не была одной из тех людей, которые заглядывают в конец книги, чтобы узнать, что произойдет в финале, а сейчас сопротивляюсь желанию сделать это. Однако у меня не хватает силы воли, чтобы не начать читать чей-то личный дневник. Пытаюсь оправдаться, говоря себе, что около семи десятилетий он лежал в тайнике и его никто не открывал, и именно я обнаружила его. Что законного владельца дневника давно нет. Несколько виновато применяя принцип «кто нашел, тот и взял», я чувствую, что теперь сама назначила себя хранителем этих артефактов. Мне нужно узнать больше, разгадать тайны, которые они скрывают, прежде чем я покажу их кому-нибудь еще. Являются ли они просто случайным нагромождением предметов или рассказывают историю? Очень надеюсь получить ответ в дневнике. В любом случае, аккуратно укладывая все в шкатулку, я понимаю, что нашла для себя желанное развлечение.
Я возвращаю половицу на место (теперь она вставляется немного легче; возможно, тайник с сокровищами, который она скрывала, раньше мешал ей), затем натягиваю на нее ковер. Грейс крепко спит, лежа на спине, беззаботно раскинув ручки, будто и не было наших утренних приключений. Я забираю коробочку и блокнот и тихо спускаюсь вниз.
Алия поставила поднос на стол в гостиной. Кувшин с ледяной водой, приправленной мятой и лимоном, запотел от конденсата, и маленькие холодные капли попадают мне на руку, когда я наполняю свой стакан. Сажусь на диван, поджимаю ноги под себя и, испытывая еще один легкий укол вины за то, что сую свой нос в чужой личный дневник, начинаю читать.
Дневник Жози – среда, 1 января 1941 года
Мои новогодние решения
Я, Жози Дюваль, настоящим решаю:
Писать на английском языке, чтобы практиковаться для жизни в Америке.
Перестань грызть ногти.
Быть милой с Аннет, даже когда она не слишком любезна со мной.
* * *
Папа подарил мне этот дневник на Рождество. Мы празднуем его, потому что он католик, хотя и говорит, что практически перестал им быть, когда влюбился в одну красивую еврейку. Другими словами, в маму. Но он все еще любит праздновать Рождество. Мы также зажигаем ханукальные свечи, хотя мама тоже перестала быть иудейкой. Папа шутит, что мы берем лучшее из обоих миров и тем самым перестраховываемся.
Я собираюсь стать писательницей, когда вырасту, так что этот дневник – хороший способ начать мою карьеру, хотя мне еще нет и 13 лет.
Я ТАК люблю читать! Аннет говорит, что я не по годам развита, потому что постоянно сижу, уткнувшись носом в книгу. Она, напротив, редко читает что-то более утомительное, чем последний журнал о голливудских фильмах. Но я предпочитаю быть не по годам развитой, нежели не переставая думать о кинозвездах, парнях и прическах.
Я могу прочитать целую книгу всего за день, если меня не слишком часто прерывают такие раздражающие вещи, как необходимость убирать свою комнату и ходить по магазинам с мамой и Аннет. Когда мы уезжали из Парижа, мне разрешили взять с собой только одну книгу. Другие забрать не получилось – они были слишком тяжелыми, и в багажнике уже не оставалось места из-за вещей Аннет. Было ужасно выбирать и оставлять свои любимые книги. Это был единственный раз, когда я плакала. Я взяла «Басни» Лафонтена, принадлежавшие папе, когда он был еще мальчиком, и благодаря которым я научилась читать. Я так хорошо обращалась с этой книгой, что на ней до сих пор сохранилась бумажная суперобложка с изображением Городской Мыши и Сельской Мыши. Я читала ее так часто, что знаю большинство басен наизусть. Теперь, когда мы обосновались в нашем новом доме, мне нужно будет попытаться раздобыть еще несколько книг.
Сейчас мы живем в Касабланке, и в этом году было очень странное Рождество. Здесь жарко и солнечно даже зимой, и у нас было очень мало подарков. Такое чувство, что мы достигли черты и, если сделаем еще один шаг, упадем с края в океан. Я вижу его мельком из окна своей спальни вдалеке, за городскими крышами, – широкую голубую Атлантику. Так близко и в то же время так далеко. Мы ждем здесь корабль, который доставит нас в Португалию, а оттуда мы сможем добраться до Америки. Нам просто нужно привести в порядок бумаги. Мама говорит, что на это уйдет целая вечность.
Париж кажется ужасно далеким. Так оно и есть. Мы проехали более 2000 километров, чтобы добраться сюда, и еще около 6000 предстоит проделать, чтобы добраться до Америки, так говорит папа. Я даже представить себе не могу, каково это – преодолеть такое расстояние, хотя помню глобус на библиотечной полке дома и то, как заставляла его вращаться, проводя пальцем по изогнутому пустому пространству синего цвета с надписью Océan Atlantique. Жаль, что глобус был слишком велик, чтобы взять его с собой. Он, вероятно, пригодился бы сейчас, когда мы путешествуем по всему миру.
Интересно, где сейчас дядя Жозеф, тетя Полетт и их мальчики? Они тоже путешествуют. Раньше они жили в Эльзасе, недалеко от границы с Германией, но за несколько недель до нашего отъезда мама получила от них письмо, в котором говорилось, что они решили собрать вещи и уехать, потому что там становится очень опасно для еврейских семей. Мы не знаем, куда они направились. Но я надеюсь, что они тоже на пути в Америку. Мне бы хотелось снова увидеть их там, несмотря на то что мои двоюродные братья иногда самые надоедливые люди на Земле. Когда они приезжали навестить нас в Париже, меня всегда заставляли развлекать их и делиться своими книгами и игрушками, хотя они намного младше меня, в то время как Аннет разрешали сидеть в гостиной со взрослыми, с самодовольным видом потягивая чай.
