снарягу и лез в Зону, обратно внутрь периметра, через заслоны, колючку, минные полосы и другие рукотворные препятствия. Но что такое рукотворное препятствие для сталкера, промышлявшего в средней Зоне, привыкшего часами наблюдать движение, порядок срабатывания, предел действия аномалии? Смех, да и только. Что такое колючка или мина, или бетонный забор со всеми наворотами для человека, научившегося в своей голове прокладывать такие маршруты прохождения через аномалии, на какие неспособны машины? Ничего, только хорошо понятное, ограниченное, слабоумное приспособление, обязанное остановить разве что самого непутевого отмычку или безмозглого зомби. Поэтому, когда сталкера звала Зона, он всегда приходил к ней. Только тут сталкер мог свободно вздохнуть полной грудью и вновь почувствовать себя немного сильнее и свободнее, здесь, внутри периметра, будучи окруженным сотней опасностей и ловушек, чем там, сидя в безопасном помещении в окружении друзей и подруг.
Также и Бобр безотчетно стремился встретиться с Лесником, чтобы пролить хоть крошечный пятачок света на его темную историю с бандитами и контролером. Разве что зов он слышал, находясь уже в Зоне, и она звала назад, на свои самые глубокие уровни, куда крайне редко отважится выдвинуться иная экспедиция, еще реже возвращаясь обратно.
2. Назад в Рыжий Лес
Лесник встретил сталкера на окраине Рыжего Леса. Суровое лицо с глубокими морщинами на лбу, длинные, мохнатые брови, серые внимательные глаза с сеточкой морщин, загоревшая грубая кожа, несмотря на то, что в Рыжем Лесу, да и вообще в Зоне, невозможно загореть, поскольку солнце здесь нечастый гость, как и новости с Большой Земли. Прошла всего неделя с тех пор, как Бобр и ученый Валерий Степанович покинули Лесника. Несколько больших дней отделяли сталкера вчерашнего от сегодняшнего, и как знать, сколько дней превратят его в сталкера будущего. Хотя и на Лесника, видимо, тоже повлияли те несколько дней, когда он оставил двух гостей в одном из своих лесных домиков. Его лицо осунулось, взгляд, ранее блестевший искорками смеха, теперь выдавал тревогу, шапка-ушанка теперь не торчала лопоухо щечками, во все стороны болтая шнурками в такт тяжелому, но бесшумному шагу, а была стянута в корзинку.
– Здорово, дед, – поздоровался Бобр.
– Привет, парниша, привет, – не очень радостно, но все-таки с нотками облегчения поприветствовал его Лесник. – Я знал, что ты вернешься, только долговато что-то.
Бобр внимательно искоса глянул на Лесника.
– Быстрее не получалось. А ты откуда знал, что я приду?
– Зона поведала. Видела она тебя, ждет, – сказал Лесник, поворачиваясь на возвратную тропу. – Голоден?
Бобр кивнул головой, вспоминая, что и правда не ел нормально уже два дня: наверное, это видно было теперь по его осунувшемуся лицу с темными кругами под глазами, выдававшими ночи мучительных, неуспокоительных и безрезультатных раздумий. Не спрашивая, куда именно они идут, Егор зашагал следом, странно чувствуя ощущение, будто каждый шаг за широкой спиной Лесника приносил ему облегчение.
– Как твои… – вспомнив недавний набор новых охранников вместо погибших снорков Борьки и Яшки, спросил Егор, – твои эти, новенькие?
– А-а-а, – догадываясь, о чем спрашивает сталкер, протянул дед. – Киргиз и Старый?
– Ну да, наверное, они. А кто Киргиз? – с интересом спросил Егор.
– Киргиз – снорк. Охотник, кровосос, по-вашему – Старый, – ответил Лесник, пригибаясь от метившей ему в лицо ветки. Сталкер повторил движение Лесника. – Да что они, оба молодцы, стараются. Правда, давеча стрелял кто-то в обоих, подранил, но ничего, они стрелков не тронули – я проверял, просто спрятались, как велено было.
Оба замолчали, да и что особо говорить о мелочах, когда не за этим их снова свела дорога. Тишина и величие Рыжего Леса действовали на Бобра успокаивающе: отломившаяся сверху веточка, тихо шелестя задеваемыми по пути листьями, упала в воронку. Та, потревоженная возмущением, схватила с земли слой крупных желтых листьев и, широким кругом закручивая их на высоте от трех до четырех метров против часовой стрелки, раскрутилась, готовясь затащить все что угодно в центр себя, но, не найдя в своей добыче и вокруг ничего для себя интересного, вдруг ослабла и, словно выдохнув разочарованно, отпустила. Отпущенная воронкой листва крупными золотыми хлопьями разлетелась в стороны, крутясь в воздухе и создавая приятный тихий шорох. Еще несколько воронок, стоявших поодаль, сработали от влетевших в них листьев и, точно так же покрутив добычу, разочарованно выдохнув, отпускали их, заставляя разлетаться широким веером.
– Ты знаешь, Егорка, Рыжий Лес теперь другой стал, красота в нем теперь пошла… Растет девчонка, теперь ей красивое нравится, – улыбнулся Лесник.
– Зона? – переспросил сталкер.
– Она самая, – ответил Лесник. – Только в черных клетках смерть и погибель по-прежнему, лютует там она. Руки, ноги переставляет… Ну, ты сам знаешь, – подумав, дополнил он.
Сталкер промолчал, обходя за Лесником облепленный жгучим пухом ствол дерева, нити которого потянулись вслед за их движением, словно намагниченные. В какой-то момент сталкер разглядел кости человекообразного существа в этой мохнатой подушке. Спрашивать о пустяках деда он не стал – мало ли кто там был: человек, снорк, кровосос или еще кто – в живое его уже не превратишь.
Спустя еще полчаса они пришли в избушку, в которой они уже бывали ранее. Низкий плетень, за которым стоял деревянный сруб, журавль с низким колодцем во дворе, сарайчик. Зная о том, что строение охраняется, Бобр остановился, держа руки на животе, а дробовик – на ремне через плечо. Лесник встал возле ворот и негромко свистнул – из пристроенного сарайчика выбежало еле заметное преломление воздуха с желтыми угольками глаз, а вдоль плетня с внутренней стороны слева от людей, низко пригибая голову в противогазе, полубоком неспешно приковылял снорк. Сталкер лишь плотнее встал к Леснику.
– Знакомьтесь, – обращаясь больше к Бобру, сказал Лесник. – Бобр. Пошли, – не делая паузы, продолжил Лесник и, не оглядываясь, открыл калитку и пошел к дому.
Кровосос полностью пропал из виду, а снорк пробежал несколько шагов за сталкером, принюхиваясь, и затем, потеряв интерес, отстал, оставшись стоять посередине двора, покачивая головой и глядя в спину Егору.
– А как это Старый так испарился? – с удивлением спросил Бобр.
Это, пожалуй, первое и единственное, что действительно заинтересовало его сегодня.
Лесник усмехнулся в бороду.
– Да не испарился он, это он так играется, недаром Старым кличут. У него кожа тонкая, чувствительная, стало быть, видать, и управляется лучше, а он еще и, стервец, моется, чтобы, мол, пыли на нем никакой не было или грязи, так до такой степени маскироваться научился, что глаза закрывает, и нет его вообще. Только нащупать можно.
– И как он с закрытыми глазами ходит? – спросил Егор.
– Да как, вот
