Ульку другому за зерно продали.
— Зла ты на язык, Прасковья, — шипит Фёкла. — Знаешь, что супротив мужа никто слова не скажет, вспомни, как ревела сама, когда упрашивала Глашку дохтору показать, а тот всё батюшку к вам таскал, пока девчонка Богу душу не отдала, — опять перекрестилась на иконы Фёкла. — Веровал, что Господь в горькие минуты не оставит, а всего-то надо было…
— Замолчи! — резко вскочила Прасковья так, что шерсть под ноги ссыпалась. — Неужто пришла горем моим меня попрекать? Не нужны такие гости, иди, куды шла.
— Думаешь, я тому рада, что девка моя глаза выплакивает? Хочу Зосима себе в зятья? Только бабья доля такая! Где Назар, говори, хочет с ним Улька попрощаться.
Сжала зубы Прасковья, размышляет, говорить али нет.
— Лодку они у Елизара чинят, — влезла старшая девка.
— Зачем? — ахнула Прасковья, на дочку смотря.
— Знашь, кака у них любовь! — качает девка головой.
Фёкла кивнула, без слов благодаря, и тут же выбежала. Есть ещё время передумать. А как узнает Касьян? И ей достанется. Вон Лушка до сих пор шёлковая ходит, потому что сидеть больно. Отходил-таки её отец.
Ноги всё ж донесли её до Елизара. А там и парня увидала. Кивает, мол, отойди. Удивился Назар на Фёклу глядя: что такое? Дело оставил и подошёл, пока отец ему в спину смотрит. Только в руке Назара инструмент зажат.
— Ты бы положил топорик, Назарушка, — не может от орудия глаз отвести Фёкла. Никак узнает от ней сейчас, да горе выйдет.
— С Улькой чего приключилось? — глаза широко смотрят, испуганно.
— Нет, — неуверенно качает головой Фёкла. — Живая, здоровая.
— А чего ж тады?
— Нельзя ей нынче из дому, отец наказ дал.
— Отчего ж такой наказ?
— Ты приходи завтра до петухов, всё сама тебе скажет, — решилась Фёкла. Боязно дочь пускать, только пусть хоть глоток свободы почует. Попрощается с парнем Касьян не даст ведь, не поймёт. А она проследит, побудет с ними. Так Улька завсегда благодарна ей будет.
— Ночью? — ахнул Назар.
— Только цыц, — шикнула на него Фёкла, глазами водя по сторонам. — Чтоб не прознал никто, иначе беде быть!
— Отчего ж тайна такая? — никак не поймёт парень, а топорик не отпускает.
— До петухов, — повторяет тихо Фёкла. — И смотри, никому, — приложила палец к губам. — Ежели сегодня не придёшь — вообще не приходи!
Сказала и бежать, только лапти сверкают. Прохудились, новые уж пора плести, эти почти две недели как ходют, сносились. Касьян хорошо плетёт, только нынче не до лаптей ему, надо бы Петьку просить, не хуже отца смастерит. Только зол на неё сынок, а чего она поделать с любовью его может? Ничего, поглядит-поглядит да как надобно для родных поступит.
Вошла в дом, а там её не только Ульянка с новостями ждёт, Касьян на жену зыркает из угла.
— Где была, когда велено за дочкой глядеть?
— Что ж мне теперь шагу из дома не сделать? — пытается Фёкла жар на щеках унять. — Гусят думаю у соседки вменять, гусочек завесть хочу.
— Ааа, — тянет Касьян, успокаиваясь. Хозяйством обживаться завсегда хорошо. — И на что менять?
— На муку, — продолжает врать Фёкла, да только далеко уж во лжи зашла, не остановиться.
Прищурился Касьян, в голове себе чего-то кумекая, но промолчал. А Улька на мать во все глаза смотрит, застыла, ищет, чтоб знак какой та подала. И кажется, будто всё ж Фёкла кивает. Забилось чаще сердце в груди девичьей, вот-вот выпрыгнет наружу, и улыбка сама на губы просится.
— Чего это? — не понимает Касьян, глядя, как Ульянка улыбается, и тут же на жену смотрит, пока та лапти снимает. — Чего так лыбится?
— А мне почём знать⁈ — сдвигает брови жена. — У ней и спроси.
— Полотенце, батюшка, ладно выходит. Радуюсь, — отозвалась дочка.
— Полотенце, — пробурчал под нос Касьян. — Полотенце, — вздохнул он. — Ты готовься, — внезапно сказал, будто время было что ни есть подходящее. — Через два дня жених твой придёт.
— Какой жених⁈ — обомлела Ульяна, а в голове только «Назар» слово бьётся.
— Один у тебя, — стукнул по столу Касьян. — И говорить нечего! Запомни, Улька. Зосим Рябой.
— Батюшка, не губи, — заревела Ульяна. — Век тебе благодарна буду, коли за Назара отдашь.
— Нет у меня века, — отмахнулся. — Как и хлеба. Ещё поглядишь. Будешь, как барыня в шубах ходить, у него этого добра много. Ничего для тебя не пожалеет.
Бросила Ульяна взгляд на иконы, на которых кресты на себя накладывала, и задумалась. Покарает ли её Бог, ежели она слово своё нарушит?
Глава 4
Темна ночь. Только горит в углу лампадка, да дрова потрескивают в печи. Спит Касьян на конике, как подобает хозяину. Ежели кто в дом сунется — первым должон встретить. Предлагала ему жена на печку нынче перебраться, ночь прохладная выдалась, только на печи старики и дети спят, а он уж давно не дитё, да и в старики записывать рано. Поджарый, сильный, волевой. У такого ещё десять детей народиться могут. А уже внуки народились. У Авдотьи двое. Скоро и Улька станет женой, а там быстро детишки пойдут, а за ней Петька девицу в дом приведёт.
Спит изба, а Фёкла с Ульянкой ждут, когда выйти можно будет. Только захочет подняться дочка, а мать ей.
— Рано.
Как утерпеть, когда чует сердце, что за окном уже суженый её дожидается. Слышат, будто глубоко Касьян дышит, сап пошёл следком. А как захрапел хозяин, не выдержала Ульяна, вскочила с места и бросилась вон из избы.
— Ах ты ж, — выругалась Фёкла, медленно поднимаясь с лавки. Грузная, дородная, не поспеть за тонкой дочкой. Даже дверца скрипучая голоса не подала, будто помочь хотела влюблённым. Но только ступила Фёкла, как ту же храп прервался.
— Что такое? — вопрошает Касьян, глядя на призрачную фигуру в ночи.
— Я это, я, — спи, — шепчет жена, а у самой сердце в груди заходится. Никак прознает Касьян, никому спуску не даст.
— Куды? — опять вопрос задаёт.
— По нужде, чтоб тебя, да спи уже, — нарочно ругается, а сама Богу душу почти отдала. Бежать бы туды к молодым, а она мужа баюкает. Ступила шаг.
— Улька где? — опять не успокаивается Касьян, встать собирается, будто и впрямь чует что.
— Спит девка, неужто будить станешь по дурости своей?
Глянул в темноту отец, не ясно, спит али нет. А Фёкле и оставить его тут страшно, никак и впрямь проверять пойдёт, и бежать надобно. «Ууууу, ирод», — думает про себя. «Вот дура старая, что Назарку позвала».
Только шаг, а он не успокаивается.
— Сильно серчает на меня Улька? — будто и
