во время его второго визита в СССР, в 1979 году. Маркес был изумлен переменами, происшедшими за это время. Он вспоминал, что 22 года назад Москва еще не производила впечатления современного города — медленная, тусклая, скорее "крестьянская", нежели урбанистическая… Что ж, многие считают, что именно с фестиваля начался распад этого патриархального уклада и постепенная европеизация столицы. Москва уже не могла оставаться прежней.
Стиляги тоже не могли быть прежними. "Я подозревал об этом и раньше, но во время фестиваля все смогли убедиться, что и наш "стиль", и музыка, и кумиры — все это было дремучим прошлым. — вспоминает Козлов.
— Какие-то стиляги оставались и после фестиваля, но это были отсталые элементы, запоздалые подражатели". Авангард движения распался на две группы: штатников и битников.
Штатники (к которым принадлежал Козлов) носили фирменные двубортные костюмы, широкие плащи и короткую с плоским верхом стрижку "аэродром". Они слушали (а некоторые уже и исполняли) современный джаз: би-боп и кул. Битники отличались тем, что одевались в джинсы, свитера, кеды и танцевали рок-н-ролл. Козлов:
— У меня тогда уже был джаз-ансамбль, и мы выступали на вечерах в Архитектурном институте, где я учился. Когда мы начинали играть более ритмичные ритм-энд-блюзовые номера, выходили несколько пар битников и пускались во всю эту рок-н-ролльную акробатику… Тогда все остальные останавливались и начинали на них смотреть.
Неизменяющаяся сущность Алексея Козлова
— Так же, как когда-то на твои красные ботинки?
— Да, примерно так.
"Рок — круглые сутки" и "До скорой встречи, аллигатор" Билла Хейли стали первыми рок-хитами в СССР. Элвис Пресли был менее популярен и известен в основном как исполнитель сладких баллад. На том же уровне котировались Пол Анка и Пэт Бун. Однако все они находились в тени Робертино Лоретти — итальянского подростка, исполнявшего пронзительным фальцетом сентиментальные поп-песенки. Карьера Робсртино, впрочем, продолжалась недолго: возрастные мутации сломали трогательный голосок, и миллионы советских поклонниц облачились в траур по первой настоящей западной поп-звезде.
Спрос на поп-записи в конце 50-х — начале 60-х был уже очень велик, а пластинок и магнитофонов катастрофически не хватало. Это вызвало к жизни легендарный феномен — достопамятные диски "на ребрах". Я видел несколько архивных экземпляров. Это настоящие рентгеновские снимки — грудная клетка, позвоночник, переломы костей — с маленькой круглой дыркой посередине, слегка закругленными ножницами краями и еле заметными звуковыми бороздками. Столь экстравагантный выбор исходного материала для "гибких грампластинок" объясняется просто: рентгенограммы были самыми дешевыми доступными пластинками. Их скупали сотнями за копейки в поликлиниках и в больницах, после чего с помощью специальных машин — говорят, законспирированные умельцы переделывали их из старых патефонов — нарезали дорожки, копируя пластинку-оригинал или магнитофонную запись.
Предлагали "ребра", естественно, из-под полы, качество было ужасным, но и брали недорого: рубль-полтора. Часто эти пластинки содержали сюрпризы. Скажем, несколько секунд американского рок-н-ролла, а затем голос, с издевкой спрашивающий на чистом русском языке: "Что, музыки модной захотелось послушать?" Затем несколько сильных выражений в адрес любителя стильных ритмов — и тишина.
И штатники и битники были немногочисленны и недолговечны. Их декоративно-подражательный стиль и американские замашки оказались явно не к месту в начале 60-х, когда вся советская молодежь пребывала в эйфории по поводу полета Юрия Гагарина, кубинской революции и объявленной Хрущевым на XXII съезде партии программы построения коммунизма в ближайшие два десятилетия. Декаданс и оппозиционерство оказались абсолютно вне моды. Герой тех лет (скажем, обаятельные парни из нашумевшего кинофильма "Я шагаю по Москве") был деловит и жизнерадостен, полон жажды знаний и романтичен, а главное — мечтал принести пользу обществу. При этом он читал Хемингуэя и умел танцевать твист. Многое из обихода стиляг стало нормой. Но к этому добавилось то, чего у стиляг никогда не было. — сопричастность к жизни своей страны, позитивная социальная роль. Что до взрослеющих, но убежденных стиляг, то их заряд отчужденности был настолько велик, что они и в новой, "теплой" ситуации оказались в оппозиции, став бизнесменами "черного рынка", фарцовщиками, спекулянтами иконами, валютчиками, а многие кумиры Бродвея спились и исчезли. Лишь "интеллектуалы" использовали свое преимущество и информированность, некоторые из них стали известными музыкантами, дизайнерами, писателями[2].
Мне нелегко разобраться в своих чувствах к стилягам. Да, они месили лед "холодной войны" своими дикими ботинками. Да, они были жаждущими веселья изгоями в казарменной среде. И мне кажется, я тоже был бы стилягой, доводись мне родиться раньше. С другой стороны, почему, скажем, мои родители — бесспорно интеллигентные и обладающие вкусом люди — стилягами не стали и до сих пор говорят о них с большой иронией? Их можно понять. Стиляги были поверхностны, и стиляги были потребителями. Свой "стиль" они подсмотрели сквозь щелку в "железном занавесе" и не добавили к этом) практически ничего, кроме провинциализма. Единственным актом творчества стиляг были частушки и куплеты, которые они распевали на мотивы "Сент-Луи Блюза" и "Сентиментального путешествия" типа:
"Москва. Калуга, Лос-Анджелос
Объединились в один колхоз",
или:
"Все чуваки давно ушли в подполье,
И там для них играет джаз…"
Последняя фраза могла бы быть высечена в мраморе на памятнике некоему Чарли, о котором Алексей Козлов рассказал следующее: "Чарли был одной из главных фигур на Бродвее, одним из лидеров стиляг. Он носил желтое пальто, и у него всегда была масса пластинок Я не видел его много лет, а потом, лет пять-шесть тому назад, случайно встретил. Он стоял на том же месте, на Горького, у книжного магазина, и был одет точно так же. Он подошел ко мне, назвал "чуваком" и гордо предложил пластинки… Это были записи Гленна Миллера".
Спасибо, Чарли. Что бы мы без тебя делали?
Глава 2
Жуки прилетели!
Воткните в мое сердце
Электропровода —
Да, да, да-а-а!
Группа "Браво"
Синеглазый демон
ачало советского рока. Долгие поиски убедили меня в том, что первая настоящая рок-группа появилась в Риге. Около платформы Иманта меня встретил человек и, усадив в белую спортивную машину "Ханса" 1937 года, привез в свой деревенского типа коттедж. Там под навесом стоял