сделал круг, совершенно бессмысленный крюк — и увидел их всех, живых и мертвых, дорогих, со спины. Они уходят, они может быть даже ищут тебя- наконец ты понадобился. Но не найдут никогда. Оглянуться не умеют, слова, которые пытаешься вытолкнуть, выкинуть, докинуть — мертвые, как уже было сказано.
Красный воробей
Смерть — это красный воробей,
Нетерпеливый, свихнувшийся попрыгун.
С ветки на ветку, крошка за крошкой
Выклевал мягкий батон, который положила на асфальт
женщина в черном платке.
Я думал, что все еще лето.
Но высунул голову из окна, глотнул северного ветерка — вспомнил: сентябрь.
А лето прошло, скомкалось пару недель назад.
И мне не хватило солнца, мне не хватило жары.
Потому что лето в своем городе я прожил один.
Это уже второе лето подряд, это почти невыносимо — пережидать жару в одиночестве.
Именно два года каждое утро, летом
Я просыпался и тащился к окну, смотрел в него и убеждался, что жив.
Удивлялся солнечному постоянству скромного вида из моего окна.
И так как я просыпался один, других доказательств, что я жив, не было.
Только удивительно четкие для самодельной планировки дорожки,
Крест-накрест укрепившие сбивчивую геометрию внутреннего дворика с детской площадкой.
Взгляд с четырнадцатого этажа постепенно,
День за днем убедил, примирил меня с мыслью,
Что смерть не страшнее красного воробья
И не следует думать о ней так часто, как я это делал два лета подряд.
И если есть красный воробей, то бог точно не нужен. Красный воробей намного удобней и понятней,
чем бог. Он говорит это, а ты, открыв от изумления рот, только и можешь пролепетать: ты вернулся.
Корфу
Я распахиваю руки, легкая птица оживает на левой.
Вместе с невесомой птицей мы идем к старой крепости.
Мы гуляем.
Справа море, слева ад
Полчаса туда
И обратно.
Птица на моей руке беспокойный попутчик.
Ей надо взлететь в небо, ей надо поклевать странных ягод на кустах,
Которые не по своей воле растут вдоль нашего пути.
Справа море, слева ад,
Полчаса туда
И обратно.
Легкая птица счастлива на моей бескрылой руке — летать необязательно.
Она грустно смотрит в мои глаза
И весело, без умолку щебечет.
Старинная крепость ближе с каждым шагом
И можно еще, всего за пару взмахов,
Скрыться в условной и искусственной тени регулярных аллей.
Моя птица невесома, я не знаю, осталась ли она на нелепо отставленном локте.
И я не знаю, чему улыбаются встречные:
Моей невероятной птице
Или моей оттопыренной руке.
Я боюсь проверить.
Справа море,
слева города ад,
Полчаса туда
И обратно.
Нельзя потеряться
Нельзя потеряться, ни в коем случае
Ни в Риме, ни тем более во Флоренции.
Мне это приснилось накануне путешествия.
Мне приснилось, что я выпустил твою руку,
Потерял тебя.
Во сне дело происходило не во Флоренции и даже не в Риме,
Но это было явное предупреждение, явное.
Бог или подсознание,
подсознание Бога подсказывало: нельзя, ни в коем случае нельзя потеряться.
Я старался.
Я не убегал далеко.
Я прикасался тыльной стороной ладони
К джинсовой ткани твоей куртки — не доверял глазам.
Как слепой, верил только в прикосновения
и в запах твоих духов.
И правильно делал.
Мы не потерялись ни разу. Но я, кажется, понял,
Почему ты так боишься, когда теряешь меня из виду
В московском супермаркете и даже
В нашем дворике — когда я, не предупредив,
сворачиваю за угол,
Чтобы снять деньги с карточки в банкомате.
Радио
Какое радио включить в последний день?
Какая песенка замрет в моих глазах?
Прислушиваюсь к дальним звукам
Я хочу быть с тобой. Ибо горе бессмертно.
Пачка сигарет. Сон мне в руку, желтые огни.
Осень, и ты не один.
А может быть, даже
Ничего не говори. Городские цветы.
И уж точно прорвутся
Words don’t come easy и Sealed with a kiss,
Yesterday и I me mine.
Проснутся мертвые, чтобы послушать вместе
И чтобы вспомнить прошлое — живые дни.
Они заплачут, мои друзья и девочки мои,
Я выключу приемник — да ладно, хватит.
Отец
В день, когда умер отец
Закончилась целая жизнь
Может быть треть
Может быть больше.
Когда умирает отец
Он снится потом всю жизнь
Оставшуюся треть
Может быть меньше.
Во сне его трудно застать
Номер его молчит
С ним что-то случилось, но я
Знаю, что он не умрет.
Я вижу, что он в беде
Но знаю, что он не умрет
Он спит и не слышит звонка
Поэтому в трубке гудки.
Живу и не вижу дня
Живу, хотя вижу сон
Отец никогда не умрет
Он просто попал в беду.
Он просто опять развязал
Он снова начал курить
Он знает, что я жив-здоров
Поэтому он не звонит.
Он даже не помнит про смерть
Хотя умирал не раз
Он снится потом всю жизнь
Так редко, почти никогда.
Любовь
Есть любовь география
Есть любовь биология
Есть любовь математика, химия, физика
Физкультура
А есть любовь путешествие на огромном, нелепом
Космическом корабле,
Когда окончательно потеряна цель,
Когда больше не будет твердой земли под ногами,
Но будет вечность и одиночество вдвоем
На пустынном, холодном, страшном космическом корабле.
И воздух закончится, как положено, как рассчитано,
Но не хочется выйти, испытать бездну. Неинтересно.
Тут, в отсеках любви, самое время жить.
Деточка
Ты, деточка, не догадываешься,
Что когда ты засыпаешь
Замирает большой тополь
За окном дома в Черемушках.
Женщина в синем платье, которая
Двадцать лет трепала нервы,
Не здоровалась и говорила гадости —
Вдруг таким хорошим, домашним жестом
Расправляет ткань на коленях, убрав складки,
Смахнув невидимые хлебные крошки
Идет в комнату, к яркому свету торшера.
Берет со столика книгу и начинает читать.
Умолкает ветер, дождь перестает,
Застывает трамвай — чтобы не звенеть на стыках.
Успокаиваются твои друзья — они берут черную трубку телефона
И звонят твоим врагам.
Долго, улыбаясь шуткам друг друга,
Они болтают о тебе: рассказывают,
В чем ты сегодня была, как шутила,
Что бесило тебя. Друзья
