ближайшую вышку. Ветер приятно ворошил волосы – вообще, на высоте было гораздо прохладнее, чем в степи.
Оказавшись на верхней площадке, на которой закреплены приемо-передающие виртус-устройства, начал проверять подключения. И в этот момент – когда я склонился над генерирующей спиралью – виртус-эффект все-таки возник, с непозволительным опозданием.
Запомнилась голубая молния, ударившая ровно в лоб, и сильнейший звуковой щелчок. Меня отбросило от генерирующей спирали вниз. Металлическая лестница на вышке имела ограничители, которые позволяли падающему за них зацепиться. Это, по всей видимости, меня и спасло от падения с высоты пятьдесят метров.
Моя спина изогнулась, ударившись обо что-то железное и холодное, а голову посетила неприятная мысль: «Герман Владиславович будет недоволен». И, совсем уж некстати: «Интересно, зачем звонила Людмила?». Это было последним, что я запомнил перед тем, как потерять сознание.
Год 2108 (еще через 20 лет)
Я открыл глаза и еще немного полежал, вспоминая. Нет, все случившееся ясно отпечаталось в моей памяти. Полевые испытания завершились неудачей, я полез на вышку с приемо-передающими виртус-устройствами, мне в голову ударила голубая молния. Однако, судя по отсутствию гипса и тому, что болей в теле не ощущалось, я отделался легким испугом. Замечательно!
Я отбросил одеяло и вскочил с постели.
Как и следовало ожидать, я находился в больничной палате. На мне ничего не было, кроме застегивающегося на спине балахона. Чувствуя себя прекрасно, я поискал больничную пижаму или свои вещи, но, к удивлению, ничего не нашел. Надо будет поговорить с врачами, чтобы вернули: не в этом же безобразии разгуливать?
Номер был одноместным с удобствами, и я прошел в совмещенный санузел освежиться. В зеркало на меня глянул перекачанный мужик. Нет, зеркало безусловно отражало меня, но что-то здесь было не так, причем кардинально. Мозг, привыкший к строгим научным силлогизмам, сразу отметил превосходное физическое состояние, в котором пребывало мое тело. Конечно, я и раньше на здоровье не жаловался, но в Астрахани, измученный полевыми испытаниями, был поджарым и загорелым до черноты, а то, что наблюдал в зеркале, загорелым не являлось. Предположим, загар сошел во время продолжительного излечения, но как объяснить наросшие мышцы? Раньше я не был таким мускулистым. Меня, что – стероидами в больнице пичкали? Еще более подозрительными казались возникшие на лбу залысины. Нет, объяснить можно любые залысины: допустим, побочным эффектом от лекарств. Но сложно в эти объяснения поверить. Или все это…
Когда до меня дошло, что я вижу себя не просто видоизмененного, но изрядно постаревшего – хотя в превосходных физических кондициях, – мой мозг словно взорвался. Подобного я не ожидал и оказался к этому не готов, долгое время ловя раскрывшимся ртом воздух и пытаясь унять сердцебиение.
Требовались комментарии посвященного лица по поводу того, что – черт вас побери! – произошло. Поэтому я немедля покинул больничную палату и, в чем был, направился по коридору. Который был подозрительно пуст.
Нет, не совсем: дверь в спортивный зал гостеприимно приотворили. Я заглянул между дверных створок: на тренажерах занимались несколько человек, медсестра – или тренер, не знаю, как ее обозвать, – сидела ко мне спиной, играя в смартфон, и ничего не заметила. Вроде бы мало интересного, но заинтересовали тренажеры.
Это были весьма странные аппараты: они опутывали спортсменов многочисленными ремнями, прижимая к максимально длинным сиденьям. Если бы спортсмены не крутили педали на велотренажерах и не работали с утяжелениями, могло напомнить дыбу или процесс четвертования.
Затем я переключил внимание на спортсменов и содрогнулся. Их туловища и конечности были накачаны – совсем как мои, – но лица невыразительны и бесчувственны: их лица буквально ничего не выражали. Я понял, что мнимые спортсмены пребывают в коме – во всяком случае, в бессознательном состоянии.
Когда я заметил электромоторы, имеющиеся у каждого тренажера, и то, что тренажеры приводятся в действие не мускульной силой спортсменов, а электромоторами, картина окончательно прояснилась.
В спортивном зале проводились лечебные процедуры. Если учесть тот непреложный факт, что моя мускулатура напоминала мускулатуру этих людей, словно мы занимались у одного тренера и выполняли одинаковые упражнения, становилось понятным, что совсем недавно я находился в схожем вегетативном состоянии и, прикрученный ремнями к тренажерам, занимался на них.
Вздохнув более свободно, я продолжил путь и вскоре натолкнулся на медсестру. Девушка – круглолицая и краснощекая – взглянула на меня, выпучила глаза и завизжала дурным голосом:
– Олег Иванович, тридцать первый очнулся! Кудряшов! Это же сам Сергей Борисович Кудряшов!
31 был номером моей палаты, которую я самовольно и, видимо, неожиданно для врачебного персонала покинул.
И тут налетели настырные доктора…
Дальнейшее было понятно: меня без конца поздравляли с тем, что я вышел из комы, в которую попал около двадцати лет назад, спрашивали, как себя чувствую, осматривали, ощупывали, брали анализы и снова поздравляли.
Часа через два, оставили одного – к моей искренней радости. Но ненадолго: в палату ввалился отец Варсофоний.
Сначала я не узнал вошедшего, так священнослужитель раздобрел, а его ярко-рыжая борода приобрела надлежащую длину и окладистость.
– Что же, батюшка, спортивную форму не поддерживаете? – шутливо укорил я после первых теплых приветствий. – Меня, в двадцатилетней коме, вон как мышцами накачали, а у вас брюхо свисает. Непорядок.
– Какой я тебе батюшка, Сережа? Ныне я владыко – так ко мне положено обращаться.
– Выслужился, что ли?
– Не без этого. Трудимся во славу Божью.
– Так что насчет брюха, владыко?
– Некогда сейчас брюхо свое впереди Божьего промысла ставить, – ответствовал постаревший, но не утерявший блеска в глазах отец Варсофоний. – Но хватит лежать на печи, аки Илья Муромец: коли здоров, поднимайся. Я тебе гражданскую одежду привез.
– А врачи отпустят?
– С ними оговорено.
Я переоделся в принесенную одежду. Никем не останавливаемые, мы направились к выходу. По пути владыко щедро раздавал благословения вместо пропусков.
– А теперь, чадо мое, смотри и возрадуйся делу рук своих.
Мы вышли на широкое больничное крыльцо, и я увидел то, что из окна больничной палаты было неразличимо. Небо на высоте нескольких сотен метров прорезала тонкая голубая полоса: не полоса, собственно, а ряд составляющих прямую линию огоньков.
У меня захолонуло сердце.
– Неужели…
– А то как же?! Любуйся. Площадь покрытия – 20 % земной территории и постоянно увеличивается. А ведомо тебе, как называются генерирующие спирали? Генераторы Кудряшова. Благодаря тебе, Сережа, дети рождаются свободными от библейских пороков. В тюрьмах – никого моложе двадцати. Уразумей, с помощью изобретенной тобой генерирующей спирали мы посрамили диавола.
Я молчал, разглядывая прорезающую небо пунктирную линию, – верил и не верил. Вдали заметил еще одну: вышки образовывали приемо-передающую сеть, накрывшую
