на то, как его хозяин и друг возится с колбами.
Но время летело, и вот алхимик с грустью стал примечать, что Тимотеус Симплицимус уже не так бодро, как раньше, появляется на зов, и часто предпочитает миске с едой возможность поспать. Морда у кота заметно поседела, и рыжий перестал запрыгивать на стол – лапы были уже не те, ушла крепость мышц, да и усы, раньше торчащие, как у ландскнехта, нынче печально обвисли. Помрачневший алхимик зарывался с головой в рассыпающиеся, источенные книжными червями тома запретных авторов. Но, хотя частенько он забывал про свой скудный обед, стынущий в плошке на краю стола, кот всегда получал еду точно в срок.
Однажды старый Симплицимус проснулся и насторожил седое ухо, услышав громкий вопль:
– Получилось! Это оно! Я открыл это!
С грохотом посыпались на пол инструменты, каменные ступки и оловянные стаканы – алхимик отплясывал посредине лаборатории какой-то дикий танец. Кот от удивления даже забыл про дневной сон и теперь таращился во все глаза.
– Я превзойду самого Джабира! – тяжело дыша, сообщил алхимик Симплицимусу. Тот согласно мяукнул – а как же иначе? Потом хозяин кота полез в огромный, окованный железными полосами сундук, стоящий в тёмном углу, и принялся там копаться, зверски чихая и ругаясь на латыни.
– Нашёл, – через некоторое время прохрипел он, отплёвываясь и кашляя. Весь покрытый густой пылью, алхимик выпрямился, хрустнув поясницей. На его ладони лежали два невзрачных каменных осколка. Тимотеус Симплицимус презрительно отвернулся, не почуяв ничего съестного.
– Много ты понимаешь, старый валяный сапог, – беззлобно фыркнул алхимик. Охлопав свой чёрный балахон от пыли, он бережно положил осколки на стол и направил на них свет жестяного фонаря, для верности покрутив зеркало за свечой.
– Знай же, о шерстяное исчадие, что эти осколки суть не что иное, как остатки изначального материала, из которого был изготовлен Сфинкс, он же Шепсес Анх, ныне занесённый песками у подножия Великих пирамид Египта. Профаны в своей бесконечной глупости видят в Сфинксе лишь каменное изваяние, созданное руками безвестных строителей. Мне же известен тайный трактат «Captivum Ad Pharaones», в котором раскрывается тайна этого существа. Некогда Сфинкс, он же Feles Magna – Великая Кошка, был телохранителем забытого ныне властителя. И не было ни зверя, ни человека, способного одолеть Сфинкса, поскольку он был плоть от плоти сразу двух миров – земного и небесного, ведя свой род от первозверей Эдема. Умирая, фараон попросил своего верного хранителя оберегать его покой и после смерти. Так Сфинкс остался ждать у подножия пирамид, стряхнув свою земную оболочку. Кстати, Тимотеус Симплицимус, ты знал, что изначально у Сфинкса были два крыла?
Симплицимус этого не знал, и ему было все равно. Кот тщательно вылизывал лапу, не глядя на хозяина. Алхимик усмехнулся и продолжил:
– Однако же, мне ещё в молодости удалось завладеть двумя частицами окаменевшего тела Сфинкса. Даже не спрашивай, что мне пришлось для этого сделать. Кстати, я помню, что осколки были завёрнуты в магрибский молитвенный коврик, у которого была своя ужасная история... мне вот интересно, что с ним стало? Рассыпался в пыль от ветхости, должно быть.
Бормоча и ероша свалявшуюся сивую бороду, алхимик одновременно разжигал огонь в горне и умелыми, привычными движениями смешивал какие-то жидкости в реторте, отмеряя их на глаз.
– Эти осколки, мой хвостатый друг, представляют собой не что иное, как первозданную Материю, способную возродить к жизни любую угасающую искру. Вот мы сейчас тебя и возродим...
– Мя? – настороженно отозвался Симплицимус, прекратив вылизываться.
– Тебя, тебя.
Эликсир был готов через сутки. Все это время алхимик не отходил от своего стола и горна, мечась между ними без устали. Он весь почернел от копоти, щеки ввалились, опалённая борода топорщилась в разные стороны.
Кот спал, закрыв нос лапой. Тимотеусу Симплицимусу было не привыкать к резким запахам, треску огня или звону лопающегося стекла. Кот алхимика видел и не такое.
Жидкость заискрилась в колбе, взбурлила ещё раз и успокоилась, наполняя сосуд мягким опаловым свечением. Алхимик, кряхтя, опустился на деревянный табурет и обессиленно ссутулился.
– Вот оно, Великое Делание, – прошептал он. Посмотрел на кота и поправился. – Впрочем, в твоём случае, Симплицимус, это, скорее, Великое Ничегонеделание. Шёл бы ты, что ли, поймал мышь.
"Вот ещё", – безмолвно говорил обращённый на хозяина взгляд жёлтых глаз.
– И верно, какая мышь, когда впереди у тебя такое...
«Это какое?» – жёлтые глаза подозрительно сощурились. Алхимик тяжело вздохнул, потёр лицо ладонями и пробормотал:
– Надо решаться. Скорее. Жизнь эликсира коротка.
Он исчез в кладовой и через несколько минут вернулся оттуда с помятой жестяной миской, полной куриных сердец.
– М-мя-мя-мя! – оживлённо высказался Симплицимус, которого не так часто баловали чем-то, кроме потрохов. Старый кот встряхнулся, роняя шерстинки, и неожиданно резво спрыгнул со своей лежанки. Но тут коварный хозяин, незаметно подкравшийся сзади, обрушился на рыжего, моментально замотав того в старый драный балахон, немилосердно воняющий алхимическими препаратами. Кот взвился. Он бился, как лев рыкающий, сражался, подобно Иуде Маккавею. Но тщетно. Вскоре крепко спелёнатый кот мог лишь яростно вертеть круглой головой.
– Ты меня ещё поблагодаришь, Тимотеус! – раздражённо рявкнул алхимик, тряся поцарапанной ладонью. В ответном утробном завывании Симплицимуса было все, что угодно – но только не благодарность. Впрочем, впереди кота ждала новая неприятность. Ему предательски разжали пасть и влили туда несколько капель опаловой жидкости. Повалил густой дым, который в мгновение ока затянул всю лабораторию.
– МР-И-И-И-И-А-А-У! – кошачьему реву мог бы позавидовать даже тигр. Кашляя и призывая всех святых пополам с чертями, алхимик неловко разогнулся, и тут же кошачья лапа, ставшая удивительно сильной, выбила из его рук драгоценную колбу. В клубах дыма с треском разорвалась ветхая ткань, и взмах могучих крыльев разом смахнул со стола все, что там стояло и лежало, перемешанное в беспорядке. Пытаясь поймать кувыркающийся сосуд, алхимик замахал руками, споткнулся и рухнул на безжалостно твёрдый камень пола. Сверху фосфоресцирующим дождём пролился остаток эликсира. «Горький до невозможности, чистая мандрагора...» – успел подумать учёный затворник, прежде чем окованный железом переплёт алхимической инкунабулы вошёл в соприкосновение с его лбом и разом вышиб из головы сознание.
– О-ох.
Человек в дымящемся балахоне с трудом приподнялся и
