миниюбку. Но всё это было под строгим запретом. Меня выставляли «позором семьи» и всё время давали понять, что пословица «в семье не без урода» в нашем случае работает стопроцентно.
А ещё в нашей семье принято обращаться к родителям только на Вы. Из-за этого я не могла пригласить к нам в дом друзей — пришлось бы объяснять все эти странности, а я и сама не понимала, почему у нас «не как у всех».
Всё это в классе пятом породило во мне желание делать наоборот. Протестовать против запретов. Я начала с курения. Никто и никогда в нашей семье не курил. По маминой линии — не знаю, а по папиной, скорее всего, примерно со времён Адама такого не водилось. А я попробовала. И хотя мне не понравилось, и вредной привычкой я в итоге не обзавелась, однако галочку всё же поставила — запрет нарушен.
Потом была косметика. Я тайком купила себе тушь и тени в шестом классе и, приходя в школу, мазюкалась в туалете. Ходила так весь день, а после последнего урока смывала и шла домой.
Похожим образом поступала и с джинсами. Накопив денег, я купила себе самые рваные из тех, что были представлены в магазине, и выходя их дома надевала их под длинную юбку. За углом снимала юбку, бросала в почтовый ящик и шла на встречу с друзьями. Возвращавшись, снова натягивала её поверх джинс и являлась пред родительские очи в подобающем виде.
Моя старшая сестра Вера всегда была умницей и отличницей, и её ставили мне в пример. Удивительно, но она почти никогда меня не сдавала родителям. Я была ей за это благодарна и наверное только поэтому не ненавидела.
Да, много чего я чудила в юные годы… Даже сегодня я пошла против родителей и заявила, что хочу отмечать Новый год в столице с друзьями. Мы живём в подмосковной деревне и бываем в Москве довольно часто, но отец всегда был против именно самого празднования Нового года.
«Новый год — не праздник, — бескомпромиссно повторяет он. — Люди говорят «как Новый год встретишь, так его и проведёшь», потом напиваются, в пьяном угаре натворят всякого непотребства, и удивляются, почему в жизни у них счастья нет. Праздновать нужно Рождество Христово. В этом празднике есть и смысл, и особое благодатное настроение».
Ну и так далее…
Именно после этих его слов, я решила ему доказать, что Новый год — праздник, и его тоже можно наполнить смыслом.
— И как же ты собираешься это сделать? — спокойно поинтересовался мой родитель.
— Можно сделать доброе дело, например. Подарить что-нибудь кому-нибудь.
— Зачем для этого ждать Новый год? Подарить можно в любой день.
— Но в Новый год люди ждут чуда, — не унималась я.
Мне кровь из носу хотелось попасть на вечеринку, которую устраивает Лёха у себя «на хате». Я несколько лет добивалась внимания этой компании, и вот наконец-то меня позвали на встречу Нового года. Лучше повода вписаться к ним может и не быть.
— И кого же ты собираешься «осчастливить»? Своих друзей, которые в подарок от родителей получают машины и поездки за границу?
Тут отец был прав — эта компания действительно «мажористая», удивить их подарком у меня точно не получится.
— А как же помощь нуждающимся? — не оставляю надежды доказать отцу свою правоту. — Вы же всегда говорите, что нужно накормить голодного, напоить жаждущего, одеть раздетого…
Папа хмурится. Я, похоже, опять неверно привела цитату.
— Ладно. Допустим, — ох, не нравится мне то, как он соглашается… — И чего же ты тогда в прошлом году не пошла с нами раздавать подарки семьям с детьми инвалидами? И кстати, отказалась даже помочь собирать эти самые подарки?
— А может я изменилась за этот год? Переосмыслила свою жизнь и теперь хочу реабилитироваться.
Эти слова возымели эффект.
— Хотелось бы мне тебе верить… — произнёс отец с горечью, но я не дала ему закончить.
— Я докажу вам! — с энтузиазмом выкрикиваю я. — До полуночи пришлю вам фото, и вы убедитесь, что… что я тоже могу измениться.
Отец говорит что-то про то, что добрые дела не нуждаются в подтверждениях, но я уже загорелась идеей и почти не слушаю его.
— Бог с тобой! — обреченно выдыхает он. — Надеюсь, твоё «доброе дело» не закончится ни в больнице, ни в полиции…
________________
Как в воду глядел!
Глава 5
— Ага! Вернулась! — таким криком встречает меня какая-то тётка, по всему — просто посетительница кафе, ставшая свидетельницей нашего с Милкой фееричного побега. Она лихорадочно оглядывается, и натыкаясь взглядом на охранника, начинает активно ему жестикулировать.
С ней понятно — новогодняя ночь проходит для неё стандартно скучно, и чтобы разнообразить её, женщина активно включается в то, чему волею случая оказалась косвенно причастной.
Ко мне тут же подбегает седовласый, но довольно бодрый охранник и хватает за плечи сразу двумя руками.
— Вы забыли сказать: «Оружие на пол, руки за голову!» — мне почему-то дико смешно от такой его реакции — словно в американский фильм попала.
— Шутки шутить будешь в полиции, — изображая из себя кого-то очень важного, проговаривает мужик лет шестидесяти.
Да это же его звёздный час! Когда бы ещё он мог насладиться своей значимостью — считай преступника обезвредил!
Я просто ржу в голос, когда этот злобный пенсионер втаскивает меня в ту самую подсобку.
Здесь сейчас не так людно. Мой бомж сидит на диване, рядом с ним полицейский что-то пишет на коленке, напротив стоит официантка, та самая, которая и привела меня сюда примерно полчаса назад.
— Господин участковый, — рапортует мой «провожатый», — вот эта девушка сбежала с места преступления.
— Чего??? — как же бесит меня этот охранник! — С какого места я сбежала? Я ничего не делала!
— Надежда Матвеевна Ракитина? — не столько спрашивает, сколько уточняет полицейский, читая мои ФИО со своей бумажки и поднимая на меня не слишком заинтересованный взгляд.
— Откуда вы знаете? — ошарашенно спрашиваю у него.
— Со слов вашего отца, конечно. Очень вовремя позвонил. И, кстати, хорошо, что вы вернулись — он скоро должен подъехать…
Тут мне уже не до смеха. Я до конца лелеяла надежду, что папа не позвонит раньше двенадцати, ведь сейчас только начало одиннадцатого. Не повезло. Я встряла по полной. Неужели ему опять забирать меня из полицейского участка?!
На глаза уже собираются навернуться слёзы, как представитель закона вдруг встаёт со своего места и, попрощавшись со всеми, уходит.
«А я?» — хочется мне спросить.
Что мне делать? Ждать, когда он вернётся
