Один из его любимых маршрутов проходил по территории школы, где работала Мюриель. Здесь Майло старался идти исключительно по тропинке, избегая мест, где можно было с ней повстречаться. Он считал ее старой занудой, к тому же весьма язвительной. Иногда ему даже не верилось, что они с Ребеккой сестры. Майло пытался быть любезным с Мюриель, потому что сочувствовал ее незавидной доле — примитивная, простушка на фоне красавицы Ребекки. Ее жениха убили на войне, что лишило Мюриель единственного шанса выйти замуж. Майло испытал облегчение, когда узнал, что из-за работы она не сможет прийти сегодня на вечеринку в честь его дня рождения.
Холм, на котором он стоял, самый высокий в окрестностях, назывался Херн-Хилл. Майло, обожавший копаться в древней мифологии, так и не смог выискать никакой связи между этим холмом и кельтским богом, однако продолжал испытывать загадочный трепет, поднимаясь на его скругленную вершину: там всегда было холоднее, чем на склонах, и дул, кружась вихрем, пронзительный ветер. Первая строка уже складывалась у него в голове: «Дом Херна, где рогатый бог…» Нет, неудачно. Второсортное стихоплетство, какой-то Джерард Мэнли Хопкинс. Однако он придумал название для своего поэтического сборника: Голоса зимы. Точно. Майло улыбнулся, потом нахмурился. Может, голос? Он уже отдал первые десять стихотворений своей секретарше, мисс Тиндалл, чтобы она их перепечатала. Мисс Тиндалл, с кустистыми бровями и родимым пятном, из которого росли жесткие волоски, была на удивление работоспособной, хоть ей и перевалило за пятьдесят. Ребекка самолично выбрала ее из полудюжины кандидаток.
Несколько лет назад он заговорил о переезде в Оксфорд, однако Ребекка об этом и слышать не хотела. Она любила их дом, перестроенный из старой мельницы. Это было — как она ему напомнила — очень подходящее для них место: поблизости от Мюриель, не слишком далеко (но и не слишком близко) от ее матери. К тому же людям нравилось бывать в Милл-Хаусе. Все изменится — они сами, Райкрофты, изменятся, — если переехать в Оксфорд. Милл-Хаус стал частью их самих: люди долго вспоминали их вечеринки и званые обеды. Однажды Майло услышал, как одна из его студенток, торжествуя, объявила другой: «Меня пригласили в Милл-Хаус!» Он признал, что Ребекка была права: переехав в Оксфорд, они отчасти лишатся своего статуса избранных. Так что они продолжали жить там, где жили.
Тем не менее, ему нравилось наезжать в Оксфорд один-два раза в неделю. Знакомый, проводивший большую часть года за границей, дал ему ключ от своего кабинета. Не без легкого укола вины Майло признавал, что ему удобнее иметь дом за городом. Уезжая оттуда на день-другой, он располагал большей свободой. Нынешнее положение оставляло ему, если так можно выразиться, «пространство для маневра». Он вспомнил о незаконченном романе, который дожидался его дома, — за последние три недели он не написал ни слова, а всего через четыре месяца роман должен лежать у издателя на столе. Возможно, живи он в Оксфорде, работа пошла бы быстрее. Постоянно сменяющаяся обстановка могла бы дать ему новый толчок.
Майло прошел долгий путь, прежде чем поселиться в Милл-Хаусе. Он был единственным ребенком немолодых родителей, неустанно восхищавшихся его сообразительностью и красотой. Все было поставлено на службу его интересам; родители отказывали себе во вкусной еде и развлечениях, чтобы дать сыну частное образование. Они жили в небольшом кирпичном домике в унылом пригороде Ридинга. Больше всего Майло любил проводить время в библиотеке на соседней улице. Отвечая на вопросы журналистов о своем детстве, он всегда приукрашивал его, понимая, что без некоторой редактуры эта картина будет выглядеть слишком неприглядной.
После войны он получил стипендию и поступил в Оксфорд, где добился блестящего успеха в обществе и — почти такого же — в учебе. После завершения курса он остался в университете, чтобы заняться исследованиями неких туманных аспектов метафизической поэзии, а в редкие свободные часы написал свой первый роман, Пряжа Пенелопы. Роман немедленно снискал широкое признание. Обозреватель Таймс написал, что в нем «хитро сплетаются мифы и современность» и что это «настоящий триумф». За первым романом последовал не менее успешный второй. К тому времени Майло забросил свои исследования и взялся читать в Оксфорде цикл лекций по современной поэзии для Трудовой образовательной ассоциации; лекции пользовались большой популярностью и привлекали огромное количество слушателей. Майло умел заинтересовать аудиторию; он никогда не пользовался конспектами и зачастую, увлекшись, отклонялся от темы, подолгу вдохновенно рассказывая слушателям о чем-то еще.
Он и сейчас дважды в год читал свой цикл, и лекции по-прежнему хорошо посещались. С самого начала он заметил, что львиную долю его аудитории составляют женщины, причем отнюдь не только молоденькие продавщицы и стенографистки, стремящиеся к культуре. Женщины были самые разные: замужние — сам он к тому времени тоже женился, — вдовы и старые девы, студентки из Сомервиля и колледжа Святой Хильды, дочери обеспеченных семей, живущие с родителями в ожидании подходящего жениха. В конце каждой лекции они окружали его плотным кольцом, задавая вопросы. После, с группой избранных, Майло отправлялся выпить по коктейлю в баре «Игл энд Чайлд» в Сент-Джайлзе. Ребекка окрестила этих избранных его «менадами» — как последовательниц греческого бога Диониса. Когда она впервые проронила это слово, в ее глазах промелькнул хищный огонек, однако Майло рассмеялся и сказал, что она совершенно права: все они были шумливыми, плохо одетыми и не слишком женственными. А потом он поцеловал Ребекку — пока она не успела добавить что-нибудь еще.
Майло зашагал вниз по склону холма. Тропинка вела к небольшому леску на территории школы, где работала Мюриель. Ему нравилось побродить среди деревьев, прежде чем поворачивать назад в Милл-Хаус.
За деревьями находился маленький круглый прудик, обычно пересыхавший летом. Заметив невдалеке какое-то движение, Майло подошел к опушке, пристально глядя вперед сквозь кружево обнаженных ветвей.
На пруду каталась на коньках девушка: вся в черном, с длинными светлыми волосами, развевавшимися на ветру, словно знамя. Майло замер на месте, любуясь ею. Он поймал себя на мысли, что эта сцена совсем не английская, не современная. Девушка была полностью поглощена своим одиночным танцем. Ее скольжение и вращения были проникнуты вдохновением — именно это слово пришло ему на ум.
Ему казалось, что она его не замечает, однако тут девушка обратилась к нему:
— Та собака — она ваша?
— Да. — Майло вышел на берег. — Ее зовут Джулия.
— Какое славное имя.
Она подъехала поближе, и он увидел, что девушка чудо как хороша — белокожая, разрумянившаяся от мороза, с темными бровями и длинными густыми ресницами.
Он спросил:
— А у вас есть собака?
— К сожалению, нет. — Она улыбнулась. — Я много езжу. Надеюсь, когда-нибудь я тоже заведу такую.
Остановившись у берега, она погладила Джулию.
— Вы счастливчик. Она просто прелесть.
— Только слишком подвижная. Нуждается в хорошей разминке. Правда, я люблю ходить пешком. Мы часто гуляем по этой тропинке. Знаете, через лес. — Майло махнул рукой в направлении Милл-Хауса. — Я живу в Литтл-Мортон, примерно в трех милях отсюда.
