— Это был роскошный, на хер, эпизод. У меня дыхание, на хер, перехватило.
— Ты — единственный известный мне человек, который ухитряется, произнося такие фразочки, создавать впечатление, будто его донимает зевота. — Пеппер извлекла из коробочки гигиеническую салфетку и начала стирать грим. — Ну так что тебя угрызает?
— Нас обходит «Закон и порядок».
Пеппер вздохнула:
— Никто нас не обходит. Все идет хорошо.
— Мы потеряли половину очка. — Даже самое малое падение рейтинга «Шестого зала суда» воспринималось Бадди как аварийная ситуация.
— Что это на тебя нашло? Дергаешься как уж на сковородке.
— Некоторые твои приговоры…
— Чем они тебе не нравятся?
— Тебе не кажется, что ты даешь поблажки женщинам?
— Нет, не кажется. Ты, собственно, о чем?
— Эта сучка спустила в канализацию на сто пятьдесят тысяч долларов изысканного французского вина! А ты приговорила ее к шести часам успокоительной терапии?
Пеппер бросила салфетку в мусорную корзинку.
— Ну а ты чего бы хотел? Чтобы ей фенол в вену вкололи? Или повесили?
— Могла бы заставить ее выпить весь этот виноградный сок. Это еще куда ни шло. А то успокоительная терапия. — Бадди покачал головой. — Хорошо еще, что ты террористов не судишь. Они бы у тебя сидели по курортам да маникюр делали.
Пеппер расчесывала волосы, стараясь отключиться от слезливого заламывания рук и критиканства, которым ее муж предавался после съемок каждого эпизода. Чем лучше шло дело, тем сильнее проявлялась его потребность изводить себя предчувствиями некой неотвратимой беды — черта, когда-то казавшаяся симпатичной, но теперь уже несколько поднадоевшая. И в особенности волновал Бадди «Шестой зал суда» — высший из взлетов его творческой фантазии. Правда, с учетом других затей Бадди — «Прыгунов»: реалити-шоу, построенного на осуществляемых камерами слежения съемках людей, которые прыгают с мостов; «ЧО» (медицинская аббревиатура «чудовищного ожирения»); а теперь еще и шоу под названием «Иэсхад»: «комедии» о пяти патриотичных южанах, решивших отправиться в Мекку и взорвать главную из исламских святынь, Каабу, — слово «творческая» выглядело не вполне уместным. Всего у Бадди было на ходу целых восемь шоу. И, согласно журналу «Форбс», они приносили ему 74 миллиона долларов в год. Однако «Шестой зал суда» оставался жемчужиной его короны.
— Я лишь хочу сказать, что они выглядят откровенно феминистскими… твои приговоры.
— По-моему, мы это уже обсуждали.
— Ну, извини, что указываю тебе на то, о чем талдычит весь белый свет. Я лишь хочу сказать — если, конечно, высокий суд не против, — что ты даешь поблажки женщинам. А вот когда тебе мужик попадается, ты набрасываешься на него точно долбаная пиранья.
— Бадди, голубчик, — сказала Пеппер, — этот бывший муж, к вину которого ты относишься, как к святой воде, оказался, когда дело дошло до алиментов, прижимистым, что твои тиски. И проливать реки слез из-за его «Петрюса» урожая восемьдесят второго года я не собираюсь. — Она хмыкнула. — Я бы на ее месте раскокала эти бутылки об его маковку. Одну за другой.
— Что и доказывает мою правоту, — торжествующе объявил Бадди.
— Доказывает так доказывает. Успокойся сам и меня оставь в покое.
Она немного поплясала, натягивая джинсы и ковбойские сапоги из ящеречьей кожи. Простая белая блузка со стоячим воротом, бирюзовые сережки, замшевый жакет, наплечная сумка: внешность женщины, хорошо знающей улицы Нью-Йорка. В сумке лежал среди прочего «смит-и-вессон» 38-го калибра, модель «Леди Смит», подарок ее дедушки. Разрешение на оружие у нее имелось.
— Можно мне сказать всего лишь одно слово? — спросил Бадди.
— Нельзя, дорогой. Но мне почему-то кажется, что ты все равно скажешь.
— Ты знаешь, какой процент наших зрителей составляют мужчины?
— Нет, мой сладкий. Предоставляю заниматься этими мелочами тебе. Я всего лишь простая пожилая девушка из Плейно.
— Ну да, ну да. Так вот, мой маленький кактусовый цветочек, возможно, тебе будет интересно узнать, что шесть процентов зрителей-мужчин мы уже потеряли.
— Проклятье, — сказала Пеппер. — Похоже, мне остается только одно: броситься с Бруклинского моста. По крайней мере, ты получишь отличный финал для последнего сезона «Прыгунов».
Бадди умоляющим тоном спросил:
— Но… неужели тебя это совсем не волнует?
— Меня волнует лишь то, что я могу опоздать к маникюрше.
— Не, но ты скажи, почему мы добились такого успеха — исторически говоря — у мужской части аудитории?
— Предположительно потому, что вершила правосудие на манер царя Соломона.
— Это, разумеется, главный фактор. Но в чем состоял другой?
Пеппер направилась к двери.
— Извини, — сказал Бадди, — я тебе наскучил?
— Да. И очень сильно.
— Тогда позволь сообщить тебе самое главное. — И Бадди понизил голос так, точно сообщал нечто совершенно секретное. — Спонсоры недовольны.
Пеппер округлила глаза.
— Ну да, конечно, — сказал Бадди. — Можешь пристрелить вестника, если тебе станет от этого легче. И все-таки «хаммер», «Будвайзер»… я не сказал бы, что они счастливы.
— Бадди. Бадди. Мы занимаем на телевидении седьмое по популярности место. Я просто не вижу никакой проблемы.
— Проблемы? Ну так я скажу тебе, в чем состоит проблема. Она состоит в том, что я волнуюсь.
— Хорошо, — сказала, забрасывая сумку на плечо, Пеппер. — Если это позволит мне наконец уйти отсюда, я обещаю — клянусь, — что следующая же женщина-обвиняемая, будь она трижды ни в чем не повинной, отправится, сука такая, прямиком в Гуантанамо и узнает почем фунт лиха.
Бадди разулыбался:
— Благодарю вас, ваша честь.
Пеппер Картрайт и Бадди Биксби, родившиеся, соответственно, в Плейно, штат Техас, и Нью-Рошелле, штат Нью-Йорк, принадлежали к совершенно разным мирам, однако за семь лет до описываемых здесь событий нашли друг дружку в зале суда — настоящего то есть, — а именно в шестом зале Лос-Анджелесского главного суда первой инстанции.
Бадди был в то время среднего (что означает — отнюдь не высокого) уровня продюсером местных теленовостей, быстро приближавшимся к пятидесятилетию. Жизнь и карьера его состояли из целого ряда «почти». Ему почти удалось заснять попытку «Пискли» Фромм застрелить президента Джеральда Форда; он почти уже взял в прямом эфире интервью у миллиардера-затворника Говарда Хьюза; почти купил «Майкрософт» по шесть долларов за акцию; почти получил видный пост в Нью-Йорке.
Как-то раз Бадди даже попросили произнести речь на двадцать пятой годовщине его университетского выпуска, и он страшно обрадовался этой возможности — и прорадовался несколько дней, пока староста его группы, которого Бадди от души ненавидел целых двадцать девять лет, не позвонил ему и не сказал полным ликования голосом: забудь, со мной только что связался первый из тех, к кому я обращался с этой же просьбой. Далее мы цитируем: «Ты не обижайся, но он по сравнению с тобой важная шишка, ха-ха, так что ладно, увидимся на встрече, начальничек».
