стенгазеты и трех членов месткома. Четвертому профсоюзному деятелю — ревизору Вершкову — он ничего не сказал.
— Ну его: опять начнет долбить: «Я за правду!» Как будто мы не за нее же!
Он доверительно сообщил об этом Пушистову, чем вызвал благодарственное пожатие родственной руки.
На заседании Замухрыгин без долгих слов зачитал заявление Пушистова:
«В № 2 (216) стенгазеты «Шило в мешке» помещена злопыхательски-клеветническая шарж-карикатура, порочащая меня как гражданина и общественника, три года являющегося членом рев-комиссии месткома. Не касаясь существа эпиграфа, где указан объем инструкции о задырявленностп мешкотары, я категорически протестую против того, чтобы меня уподобляли религиозному фанатику Пимену, который был монахом, чего не скрывал и наш великий классик А. С. Пушкин. Я требую опубликования опровержения в смысле упомянутого монаха Пимена».
Затем Замухрыгин спросил:
— Какие будут суждения, товарищи?
— Я считаю… — начала было Лиля, редактор «Шила в мешке», но Замухрыгин сразу же ее остановил:
— Ты, Кучерявенко, наш орган. И заявление подано на тебя. Так что пока, так сказать, ты помолчи. Тем более дело ясное: мы не можем порочить наших боевых товарищей.
Он обернулся к уборщице Улыбышевой.
— Может быть, начнем с тебя, Федоровна?
Он знал покладистый нрав старушки.
Анна Федоровна развела маленькими жилистыми ручками и сказала:
— Не из тучи гром. Почему товарищ Пушистое волнуется? По-моему, Пимен — приятный старичок. Рассудительный и все такое. Внучка при мне о нем читала. Понравилось.
— Позвольте! — вскочил Пушистое, на что экспедитор, то есть председатель, с готовностью ответил:
— Слово имеет Никодим Иванович.
— Я вынужден дать разъяснение! — с энергией начал Пушистое. — Вот выписка…
Он распахнул портфель и вынул школьную тетрадь, в которой круглым и ровным детским почерком было что-то написано. Это должно было внести исчерпывающую ясность в спор.
— Пожалуйста. Мало того, что сам монах, он и других монахов называет трудолюбивыми, а царей именует великими, агитирует, что они и славны и добры, предлагает их поминать. Кроме того, Пимен тесно связан с известным авантюристом Лжедмитрием, а этому типу во всех советских учебниках истории дана резко отрицательная характеристика. Разве можно что-нибудь подобное сказать обо мне?
Замухрыгии с подобающей председателю серьезностью сделал заключение:
— Да, безусловно, сравнение с Пименом корявое.
И тут же строго обратился к Анне Федоровне Улыбышевой:
— А ты, Федоровна, еще находишься в плену религиозных предрассудков. Это нам известно. Отсюда и твоя защита монаха Пимена.
Анна Федоровна смущенно прикрыла рот концом темного старушечьего платка и промолчала. А Замухрыгии опять обратился к собравшимся:
— Какие будут еще мнения, товарищи, в части ограждения ответственных сотрудников от клеветы и шельмования?
Заместитель начальника административно-хозяйственного отдела Бугаев хрипловато пробасил:
— Действительно, этот служитель культа ни к чему пристегнут. Допустим, захотела ты, Лиля, критикнуть, — подбери подходящую кандидатуру для сравнения. Мало, что ли, у нас классиков? Я, товарищи, предлагаю заменить этого монаха более современным типом, ну, что ли, Демоном.
Лиля прыснула, но председатель строго постучал карандашом по графину и обернулся персонально к ней:
— Если у тебя, Кучерявенко, есть отвод против Демона, ты выступи организованно, а не нарушай порядок ведения собрания. Что же касается этой кандидатуры, то Демона я и сам бы не пропустил. Во-первых, обидно. А во-вторых, кто он такой? Мифическая личность. Фантазия поэта. И как тебе взбрело в голову, товарищ Бугаев!
Бугаев пробормотал;
— Жена меня часто Демоном обзывает, вот я и решил, что для критики это в самый раз.
Несколько минут длилось молчание. Потом заговорил Пушистое:
— Мне, конечно, самому неудобно. По вот личность, часто упоминаемая в сравнениях у различных ораторов: Юлий Цезарь.
— Э-э, хитер, Никодим Иванович! — засмеялся Бугаев и погрозил Пушистову пальнем. — Популярную фигуру подсовываешь. Только ведь это тоже чуждый элемент: император.
Лиля Кучерявенко не выдержала и ворвалась в «порядок ведения собрания»:
— Хоть и император, а не бюрократ. Сделает много, а, сообщая об этом, уложится в три слова: «Пришел, увидел, победил». Вам бы так писать!
Замухрыгии дробно застучал карандашом о графин. Потом, вздохнув, сказал:
— К глубокому сожалению, предложение Никодима Ивановича отпадает. Есть еще кандидатуры?
Член месткома счетовод Свистунов, любивший выступать по любому поводу, поднял палец, свидетельствуя этим о своем желании высказаться.
— Ну! — с надеждой обратился к нему Замухрыгин. Он уже тяготился этим сложным заседанием. Отсутствие правдолюбивого Вершкова явно не спасало положения.
— Дон Померанце! — торжественно произнес Свистунов.
— Кто? Кто? Кто? — в один голос воскликнули Пушистов, Замухрыгин и Бугаев.
Свистунов вышел из-за стола, правую ногу выставил вперед, а правую руку возложил на боковой карман пиджака, слегка касаясь высовывающейся оттуда расчески. Затем он с чувством продекламировал:
А дон Померанцо все пишет и пишет,
И черт его знает, когда он напишет…
Председатель скосил глаза на Пушистова и, увидев, что тот не выражает недовольства, кивнул головой.
— Годится! Ай да Свистунов! Недаром, видно, ты в пьесе «Бедность не порок» козла играл! Артист! Приношу благодарность от лица месткома.
Но тут же тучка набежала на его председательское чело, и он осведомился:
— Подожди, а кто автор?
Свистунов замялся:
— Автор? По-моему, Пушкин. Впрочем…
— «По-моему», «впрочем», — передразнил председатель. — Ты должен точно знать: автор, фамилия, имя, отчество, собрание сочинений, том такой-то, страница такая-то. Чтобы комар носа не подточил. Может, вспомнишь? Или кто из товарищей подскажет?
Но все молчали, и только Лиля улыбалась.
Тогда Замухрыгин сокрушенно покачал головой.
— Ничего не выйдет. А вдруг автор не тово… Или как раз именно тово. Что же, мы будем протаскивать в стопную печать чуждую или разложенческую литературу? Эх, Свистунов, Свистунов, сколько мы тебя учили бдительности!
— Память подвела! — весь багровый от стыда, бормотал Свистунов.
Тут вновь взяла слово уборщица Анна Федоровна Улыбышева:
— Вы, товарищи, все о том, кого бы зачислить вместо этого монаха, а о деле-то и забыли. В картинке критикуют Никодима Ивановича за бюрократизм. Как же с этим-то быть? Ведь здесь зло.
У Замухрыгина от такой смелости рядового члена месткома глаза полезли на лоб:
— Ты что, Федоровна, решила пас, глупых, учить уму-разуму? А пе лучше ли тебе подумать об искоренении пережитков капитализма в собственном сознании?
Но тут возмутилась Улыбышева. Она вскочила и закричала:
— Нечего меня каждый раз этими пережитками корить! Не ко двору я тут пришлась, так и скажите! — Я и уйти могу!
Вместе с ней встала Лиля.
— Я вам, тетя Аня, компанию составлю. А вас, — она обернулась к сидящим за столом, — предупреждаю: нам на роток пе накинешь платок. Вот!
Решительно завязав платок, Лиля Кучерявенко направилась к выходу. Улыбышева шла за ней. Их пе удерживали.
Секретарь парткома,