— Вы были у стелы? — спросил он.
Она кивнула и отхлебнула из своей чашки. Он тоже кивнул утвердительно.
— Я был там в последний День Памяти и решил, что надо завершить кое-какие дела. Я просмотрел список парней из нашей роты, сказал «прощай» тем, кто не вернулся, и пообещал себе, что найду вас.
— Зачем?
— Чтобы сказать «спасибо». Так я и сделал. — Он переменил позу, чувствуя себя неуютно под ее пристальным взглядом. — Вы, наверное, меня не помните, — продолжил он. — Хыннам был горячим местом в пятидесятом. Меня доставили 29 ноября из-под Хобана.
— Вы были в пехотной дивизии?
— Первая дивизия морской пехоты. Из нас немногие остались в живых. Мы были в разведке.
Она кивнула, а он продолжал, чувствуя, что должен рассказать ей. Рассказать то, что мучило его все эти годы.
— Мы вышли в поиск и взяли «языка», который сообщил, что готовится крупная операция. На обратном пути нас настигли посередине рисового поля. Я отправил часть взвода с пленным, и мы впятером остались прикрывать отход. Трое моих людей были убиты, а Смитти — радист — тяжело ранен. Я тоже был ранен и не мог двигаться. Пришлось ждать, пока погода прояснится, чтобы вызвать подмогу. Меня доставили в девяносто первый. И вы выходили меня.
— Я выходила многих, мистер Джордан.
— Пожалуйста, называйте меня Майкл.
Она слегка наклонила голову и мягко улыбнулась.
— Хорошо, Майкл.
Он смотрел на свои руки, стараясь подобрать слова, которые могли бы передать то, что она значила тогда для него.
— Я хотел умереть, — сказал он. — Я чувствовал ответственность за тех троих и за Смитти. Я уже настроился ехать домой в гробу. — Он взглянул на нее и увидел в ее глазах странный блеск, которого раньше не было. — Но вы мне не позволили. Я почти ничего не помню из того времени. Но я помню вас. Я помню, как вы держали мою руку и кричали на меня, и хлестали меня по лицу, и говорили, что я не умру. Я должен был вернуться и рассказать вам, что это сработало. Я не умер.
Ее руки дрожали, и Майкл заметил, что лишь на правой было единственное скромное кольцо с опалом. Она отвела взгляд и поставила чашку на стол, едва не расплескав чай. Майкл чувствовал, что поставил ее в неловкое положение, а может, и причинил боль, заставив мысленно перенестись в другое место и другое время.
Это не должно было произойти здесь, в этом райском уголке тихого города. Это должно было случиться у стелы, под тяжелым, серым небом, где холодный ветер пробирал насквозь, в тени памятника тем людям, которых он так хорошо знал и которых оставил лежать там, в проклятом болоте.
Не здесь…
Но когда он снова взглянул ей в лицо, то увидел, что ее глаза полны доброты, и понял, что она помнила о нем все эти долгие годы.
— Спасибо вам, — просто сказала она. — Я давно уже об этом не думала. Как хорошо, что я смогла принести кому-то пользу.
— О, вы смогли, — сказал он. — Вы вытащили меня с того света!
Майкл думал о ней всю ночь, пока ехал обратно в Атланту. Он думал о Мэдж, сидя в кухне своего дома и глядя на бассейн, пока Джина спала. Он думал о ней, когда рассказывал своим друзьям обо всем, что произошло с ним в последние дни.
Мэдж Детли-Келли была гостеприимна к нему. Она оправилась от первого потрясения и выслушала рассказ о человеке, который поступил в госпиталь вместе с ним, а потом уехал домой в цинковом гробу. Она представила ему рыженькую фею, которая долго извинялась за свое поведение, и человекоподобного бегемота в фартуке и с золотой серьгой в ухе, которого, разумеется, звали Персик, и мальчика по имени Джонни, который немедленно потерял интерес к Майклу, узнав, что тот не был летчиком. Мэдж любезно показала ему всю гостиницу и выслушала рассказ Майкла о Джине и о жизни, которую он вел в Атланте, где возглавлял строительную компанию, оставленную ему отцом.
Когда Джина в халатике вошла в кухню, поцеловала отца и приготовила кофе, Майкл, разговорившись, сам того не желая, рассказал ей все. Он смотрел на спокойную, голубую воду бассейна, думал о мире в своей душе и понимал, что еще не достиг его.
Как бы то ни было, спустя два дня, вместо того чтобы жарить шашлыки в саду и пить за приход лета, как это делала половина Атланты в то время, как другая смотрела новости Си-эн-эн, он забрался в свою спортивную машину и рванул обратно в Вирджинию.
Майкл не мог сказать зачем. Он не мог объяснить это ни Джине, ни ребятам из клуба ветеранов, ни своему брату Полу, которого оставил руководить компанией. Он просто знал, что должен вернуться в эту уютную старую гостиницу на берегу реки.
Когда он подъехал к гостинице, солнце давно уже село. Дом стоял темный и молчаливый, и только два окна пристройки светились сквозь деревья позади стоянки. Не было никакого смысла возвращаться сюда. Он уже достаточно потревожил эту женщину. Ясно представляя себе, что надо немедленно уезжать, он все же заглушил мотор и вышел в ночь, наполненную стрекотанием сверчков, пением ночных птиц и отдаленными раскатами грома. Пройдя по тропинке среди недавно высаженных цветов, он постучался в зеленую дверь пристройки.
Ответа не было. Майкл огляделся и заметил маленький красный автомобиль, спрятанный позади дома в некоем подобии гаража. Возможно, это говорило о том, что черным ходом пользуются чаще, чем парадным. Он сошел с крыльца и обогнул дом. Где-то мяукнула кошка.
Здесь было так тихо. Так уединенно и зелено.
Майкл поднялся на узкое крылечко позади дома и постучал в кухонную дверь. Ему не ответили, но через окно он заметил свет от телеэкрана и услышал автоматные очереди — шел какой-то боевик. Этот призрачный свет и выдал ее — на фоне стены виднелись очертания женской фигуры.
Майкл не желал нарушать покой этого дома. Но он переступил порог прежде, чем ему пришло в голову, что он совершает незаконное вторжение и что его никто не ждет. Она стояла, прижавшись к стене и схватившись за голову, ее лицо было перекошено от ужаса. Она была явно не в себе.
О господи! Вот это скверно. Он это предчувствовал. Подошел ближе, но не слишком. Затем пригнулся так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с ее распахнутыми глазами. Он даже не заметил, что его сердце начало гулко стучать в груди.
— Мэдж? — сказал он едва слышно.
Она прибиралась — он только сейчас это заметил. Волосы у нее были стянуты на затылке, на полу возле босых ног валялось ведерко.
— Лейтенант Детли?
Наконец она обратила на него те милые, мягкие голубые глаза, которые он искал двадцать с лишним лет… Только теперь в этих глазах была пустыня.
— Ты, ублюдок, — всхлипнула она, вздрагивая. — Это все ты виноват!
2
Мэдж ничего не понимала. Это было самое худшее. Она до сих пор не могла понять, что с ней происходит. Господи, подумала она, хоть бы кто сказал мне, где я нахожусь.
