Вот уже третий год в компании друзей младшего поколения Райтов я провожу рождественские каникулы в их шале в Каскадных горах. Нет сомнений, что служба безопасности сенатора проверила меня вдоль и поперёк, и ни Шон, ни его родители, ни тем более Фло угрозу во мне не видят. А Паттерсонам пора прекратить ссылаться на аллергию на холод и встречать Рождество в более традиционном климате.
— Простите, но я просто обязан украсть у вас эту милую леди.
О, мой милый сэр Галахад, как же ты вовремя!
Я настолько широко улыбаюсь появившемуся из-за моей спины Питеру, что челюсти становится больно.
— Вот это я понимаю, подход! — грохочет сенатор. — Учись, Паттерсон, как обхаживать девчонок.
Я не слышу, что отвечает на это отец Фло, но, бросив перед уходом взгляд на её мать, вижу, как краснеет у Сирены Паттерсон кончик носа. Я достаточно хорошо знаю миссис Паттерсон, чтобы понимать, что она находится в крайней степени ярости.
Но меня это больше не заботит.
Питер уводит нас в сторону ярко освещённого танцпола, и всё ещё с улыбкой Гуимплена я с удовольствием за ним следую.
Синатра и Нэт Кинг Коул в прошлом. Сегодня вечером на сцене Эд Ширан, Сэм Смит и Эмели Сандэ. Британская интервенция двадцать девятнадцать. Под джазовую интерпретацию песни последней Питер выводит меня на танцпол.
«У тебя есть свет, чтобы сражаться с тенями. Перестань его прятать. Давай же, давай», — пою я про себя и с удовольствием кладу голову на грудь Питера.
На ощупь она… Она где-то там есть — под атласными лацканами смокинга от Ральфа Лорена. Фло говорит, что Шон предпочитает именно этого дизайнера. Питер во всём следует своему кузену, так что, возможно, я не ошибаюсь.
От Питера приятно пахнет. И рука, что держит мою, тверда. Как и та, что лежит на моей талии.
Мы молчим. Я лихорадочно соображаю, принято ли говорить в медленном танце, и прихожу к выходу, что это не обязательно между близкими людьми.
До близости у нас с Питером ещё не дошло, но молчание создаёт её иллюзию.
Кто я такая, что бы её разрушить?
Мы лениво переступаем под медленно льющуюся песню, и напряжение этого дня, начавшегося в шесть утра, постепенно уходит. Голова тяжелеет. Ещё немного, и я свалюсь Питеру под ноги.
Именно в этот момент я понимаю, что никакого продолжения не будет. Точно не сегодня, но, возможно, что и никогда.
Кузену Шона нравится заявлять на меня права. Но вот воспользоваться ими он не в состоянии. Мне очень хочется верить, что это из-за его интеллигентности, но здравый смысл говорит об обратном. Питер — рациональный трус. Я ему симпатична. Близкая подруга жены его кузена, довольно симпатичная, умная, яркая — сегодня, по крайней мере. Питер искренне симпатизирует мне, и эта симпатия заметна каждому.
Но что, если выключить освещение?
«Они смогут почесть об этом».
Продолжения не будет.
Но я всё ещё с ним танцую. Иллюзия ещё на минуту. «Потому что мы все тоже что-то значим».
Что-то меняется.
Я чувствую, как напрягается подо мной грудь Питера. Его движения замедляются, и мы определённо топчемся на одном месте. Нехотя, я поднимаю голову и заглядываю в его лицо.
Прищуренный взгляд направлен в сторону. Питер явно раздражён тем, что видит, и я смотрю туда же, чтобы выяснить причину.
Вижу Шона и его отца. Пола, Ленни и ещё нескольких человек, знакомых мне по рождественским вечеринкам.
А вот этого не знаю.
Высокий темноволосый мужчина всё в том же смокинге, который, в отличие от обнимающего меня Питера, сидит на нём как влитой. Он немного выше Шона, шире в плечах и явно чувствует себя свободно в этой компании.
Шон определённо рад видеть гостя. Как и сенатор. Они жмут руки и обнимаются как старые знакомые. Их улыбки искренни. Смех тоже. Мы с Фло при встрече ведём себя так же.
Эти люди знают друг друга на протяжении долгого времени. Недовольство во взгляде Питера выглядит более чем странным.
Между нами ничего не будет, говорю я себе и задаю вопрос, на который при иных обстоятельствах просто не решилась бы:
— Кто это с Шоном?
— Марк Броуди. Вернулся.
То, с какой интонаций Питер делает последнее замечание, говорит о том, что возвращению этого самого Марка он не рад.
Я же снова кладу голову ему на грудь и почти что впиваюсь пальцами в держащую меня руку.
Кем бы ни был этот Марк, но к человеку, носящему фамилию Броуди, я всегда буду относиться предвзято.
Глава 4Soundtrack Someone Like You by Adele
Я всё ещё танцую с Питером, но прошлое высасывает меня из этого вечера, отрывает от занятого своими мыслями партнёра и перекидывает на несколько лет назад, когда я впервые услышала имя Виктора Броуди.
Сначала он был просто Виктором. Очередной вехой в любовных похождениях Николь.
У неё всегда был хороший улов: Рэнди, Фред, Фернандо. Глава автоконцерна. Известный плейбой. Подающий надежды кинорежиссёр. Только ленивый не подсовывал мне под нос таблоиды, которые кричали о новом увлечении сестры.
Хотелось бы сказать, что всё это обычная журналистская болтовня — утка, дешёвая сенсация, которая с очередной сменой цвета волос кого-нибудь из Кардашьян скоро забудется. Но, к сожалению, этого не происходит. Николь регулярно подбрасывает дрова в костёр слухов, выставляя свою жизнь напоказ и совершенно не заботясь о том, что думают по этому поводу её близкие. Справедливости ради отмечу, что я, пожалуй, единственная, кто воспринимал всю эту трескотню о сестре близко к сердцу, тем самым превращаясь в удобный объект для подростковой травли.
Среди выпускников школы Рэдклифф были губернаторы, политики, учёные. А ещё игроки МВА, один нобелевский лауреат по литературе, один оскаровский и несколько музыкантов с мировым именем. Об этом сообщает табличка при входе в школу.
Имя Николь Бейтс никогда не будет на ней выбито, однако, в отличие от этих достойных мужей, последние два года моего пребывания в этом учебном заведении оно оставалось едва ли не самым популярным.
В зените своей модельной карьеры сестра составляла хорошую конкуренцию Жизель и Миранде, вышагивая рядом по подиуму и мелькая на разворотах модных изданий. Любители подобных историй до сих пор убеждены, что её судьба — воплощение мечты обычной американской девчонки. Не сразу, конечно, не в один день, но с момента, как её имя замелькало в таблоидах, Николь рассказывала одну и ту же версию о трудной жизни самобытной девочки-подростка, выросшей в неблагополучном районе Сиэтла и добившейся всего упорным трудом.
Гринвуд нельзя назвать неблагополучным. И это самая маленькая ложь в рассказах моей сестры. Кому-то хватало ума не комментировать слова Николь, кто-то с маниакальным упорством выискивал в них несоответствия с реальными фактами её жизни и мнил за долг донести это до остальных.
