отозвался Аладдин.
Я чувствовала, что надо говорить что-нибудь, а то будет плохо, разревусь еще:
– А у меня вот никого нигде нет. Мать в деревне – и все.
«И деньги я почти все в товар вложила», – подумала я, но говорить не стала, сказала другое:
– Но ведь так не делается, Аладдин… Три дня…
– Делается, Евдокия, еще как делается. Они там очень торопятся. Не знаю почему. Тебе звонить будут. Завтра, наверное. Ты не дури. Не психуй. Сама сказала – мать у тебя… Ладно. Что-нибудь придумаем, – сказал Аладдин.
Он взял сигарету, но тут же скомкал ее, оскалившись:
– Опять все заново начинать!.. Только все наладилось!.. Эх, ш-шайтан…
Аладдин произнес то, что мне так не хотелось произносить. Но слова были сказаны – и стало немного легче. Все ясно и просто, как эти отрубленные бараньи яйца. Где-то пять-шесть лет жизни остались в прошлом. Буквально физически отрублены. И никогда уже не отрастут. Если только во сне.
Через десять минут Аладдин уехал. Я стиснула зубы и стала работать. Звонить. За день кое-что удалось уладить. Очень немного, но хоть что-то удалось. Потом наступил вечер. А потом – ночь с Сявой и полнолунием.
Глава 3. Крокодилы и правила русской орфографии
Утром я проснулась около восьми. Голова не болела, но была совершенно свинцовой. Тело тоже. Сява скреблась в дверь. Наверное, уже давно. Она хотела выйти, чтобы опять стать свободной. Наш ночной гастрономический роман закончился. Сява поела колбасы, свиной печенки, сметаны и молока. Теперь ей нужна была свобода. Я подумала, что у кошек все куда логичней, чем у людей. У людей есть или свобода, или колбаса. А того и другого вместе не бывает. У меня вчера отняли колбасу, но дали свободу. Нормальный ход судьбы.
Я выпустила Сяву, поставила чайник, села за кухонный стол, обхватив голову руками. Впереди у меня было еще два дня. Которые мало что могли изменить. Точнее – ничего изменить не могли. В принципе все подсчеты я сделала еще вчера. Результаты были неутешительные. Я ощущала что-то среднее между жалостью к себе и уважением. Тоже к себе. Вернее: умилением перед собственным благородством. За четыре года я умудрилась не накопить практически ничего. Думаю, Петя накопил больше. Четыре года у меня был свой магазин. Свой! Я назвала его «У Дуни». Плюс – маленькая пивная. Это был добротный магазин. С оборотом солидного провинциального магазина. Обороты уверенно наращивались. Около двухсот мужиков ежедневно отоваривались в магазине водкой. Это уже немало. С пивом все было тоже в порядке. Алкоголь, конечно, определял кассу. Но и окорочка, и тортики, и чипсы – все это тоже делало свое дело. Персонал получал по местным понятиям более чем солидные деньги. Паровоз свое брал аккуратно. За своей долей ежемесячно приезжал вежливый мент с говорящей фамилией Посадилов. Месяц назад магазин был отремонтирован. Почти с шиком. Еще через месяц планировалось завести пять игровых автоматов. Паровозов дал разрешение. И что теперь?
Теперь, через два дня, после того, как я со всеми рассчитаюсь, у меня останется смешная до слез сумма. Просто трогательная: пять тысяч долларов. Которые я чудом не вложила три дня назад в пиво. Еще – однокомнатная квартира в пятиэтажке в поселке Курилки в двухстах с лишним километрах от Москвы. И старая, пятилетняя «Нива», которая в лучшем случае пробегает еще год-полтора. Если ее периодически латать.
Подозреваю, что мама, которой я в последнее время ежемесячно отсылала по пятьсот долларов в ее деревню с уговорами хоть что-нибудь купить, ничего не покупала, ела свою картошку и кое-что накопила. Кое-что – это максимум тысячи три-четыре. Наверное, какие-то крохи отсыплет дядя Ваха. Несколько тысяч максимум. Даже если у меня есть пятнадцать тысяч, ну двадцать, с такой суммой начать все заново нельзя. А что, собственно, начинать? Мне – тридцать пять лет. У меня нет никого, кроме мамы. И не будет. Господи!.. Зачем ты вообще сделал так, что я живу?!
Нет, очередное «курить-плакать-есть» отменяется. Я приняла холодный (потому что в Курилках горячей воды почти никогда не бывает) душ, попила пакетного чаю и пошла на работу. В предпоследний раз.
В обеденный перерыв я собрала всех и объявила твердым голосом, что завтра магазин закрывается. По причинам, которые от меня не зависят. Все получают отходные, которых им хватит месяца на три. Это немного утешило ребят.
Днем мне на мобильник позвонил очень вежливый неизвестный и назвался Тимуром Тимуровичем:
– С вами говорил Аладдин Ахмадович?
– Да.
– Он объяснил вам ситуацию?
– Да.
Трубка помолчала. Потом сказала:
– Может быть, у вас есть какие-то вопросы?
– Нет.
– Тогда, если вы позволите, мы… с коллегами придем послезавтра к шести.
– Утра?
– Да.
– Я вам… с коллегами… не нужна?
– В принципе… нет. То есть – если вы… конечно… хотите…
– Нет, не хочу. Не имею ни малейшего желания.
– Как вам угодно. Тогда мы осмотрим помещение сами… Определим…
– А ключ?
– Ключ?..
Трубка задумалась. Эта мелкая деталь, кажется, не была предусмотрена в сценарии цивилизованного погрома. Тогда я сказала:
– Ясно. Наполеон ждать бояр с ключами от Москвы не будет.
– Извините?..
Трубка сначала не поняла, но потом мягко засмеялась:
– Вы все шутите, Евдокия Ивановна…
– Да, шучу. Мне смешно. Ситуация – вообще забавная, правда? Скажите, это вы будете хозяином магазина после меня? Поверьте, это просто женское любопытство. Просто – любопытство. Просто – женское.
Трубка помолчала. Потом со сдержанным весельем ответила:
– Да. Вернее так: я буду… курировать около ста точек в области. В том числе и вашу. За неделю я должен проинспектировать все точки. Еще вопросы у вас есть?
– Ключи будут лежать на черном входе. Под второй ступенькой сверху. Там дощечка отходит. Вы увидите.
– Хм… Спасибо, Евдокия Ивановна. Дощечка отходит… Вы очень интересная женщина. Я вас не знаю… Лично… Хотя кое-какие справки о вас я навел. Может быть…
– Всего доброго, – сказала я ядовито-вежливо и отключилась.
«Сволочь… Куратор хренов…»
Я записала номер этого гада Тимура Тимуровича на мобильник. Надо же – сам позвонил и попросил освободить помещение. Меня душила ненависть. Причем ненависть неожиданно холодная. Можно сказать, спокойная. Эпическая. Это было что-то новое. Обычно я вспыхиваю и отхожу. А здесь… В голове отчего-то крутилось: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…». Атавизмы неоконченного высшего образования… Я вдруг решила, что когда-нибудь потом, лет через десять или двенадцать, я найду все-таки этого Тимура Тимуровича. А заодно и этого «страшного и ужасного», этого всесильного суку Ваху. И убью их. Этих нарочито вежливых крокодилов, которые спокойно и по-деловому сломали мне жизнь. А может быть, и не через десять… И не через
