— Значит, в воскресенье, в девять тридцать, около танка?
— Хорошо.
Я протянула руку для прощания, и он галантно поцеловал кончики моих пальцев.
Всё, нужно зайти в подъезд.
Я взялась за дверную ручку. Вспомнила. Обернулась.
Он стоял и ждал, пока я войду.
— Никаких цветов. Я настаиваю, — Вовкины брови слегка дрогнули; не знаю, может он и не собирался, но… — Я терпеть не могу букеты. Я не шучу.
Подъезд был непривычно обшарпанным. Нет, ничем таким тухлым или подвальным не пахло, с этим нам как-то всегда везло. Но серенькое, унылое всё. Видно, что пора бы побелить да покрасить. Почтовые ящики старые. И, главное, из каждого аккуратно выломан замочек. Продают их кому-то, что ли? Я заглянула в свой — пусто. Ни тебе писем, ни газет.
Окна древние. О, а на этой площадке подбитые! Опять, видно, Петька с пятого этажа чудил. Вечно он расколотит, потом проспится — вставляет. А берёт, девки мне говорили, в соседних домах. Модно, да?
Между рамами валялись шприцы со следами крови. Мда, а про наркош-то я и вовсе забыла. Аккуратно надо ходить, однако.
Дверь привела меня в некоторый ступор. Точно, тогда же у нас старая дверь ещё была, просто деревянная, оббитая реечками. Железную вторую поставили сильно позже, уже старшей моей дочке было года три…
Ключи нашлись в боковом кармане сумки. Один обычный маленький, с круглой головкой и второй, похожий на небольшой медицинский шпатель с пропилами.
Рука привычно слегка довернула ключ в замке. Тело помнит.
ОПРЕДЕЛИТЬСЯ!
В квартире было тихо.
Я закрыла оба замка, скинула сандалии и пробежалась по комнатам — никого.
Где все? Где мама, бабушка?
Я остановилась посреди зала. Сон это или нет? Паника накатила с новой силой.
Где я???
Господи…
Так.
Начнём сначала.
Дата?
Я подошла к зеркалу в коридоре. Нет, не смотреться. Сколько себя помню, бабушка, да и мама, втыкали открытки между стеклом и рамой. А в тумбочку под зеркалом складывали прочитанные газеты — для всяких хозяйственных нужд.
Тэкс… всё, что сверху — за девяносто пятый год.
Девяносто пятый, лето?
Взгляд упал на сумочку, с которой я пришла. Там же зачётка была!
Я схватила сумочку, уселась на диван в зале и вытряхнула всё её содержимое.
Ключи, это понятно.
Платочек.
Кошелёк, конверт — это потом.
Очки. Очки почему-то совсем не хотелось одевать. Тяжёлые они были, громоздкие, в такой советской пластиковой оправе. А ещё в них ужасно кружилась голова. Решив, что с этим вопросом я разберусь позже, я продолжила перебирать содержимое сумки.
Несколько тетрадей. О! Зачётка завалилась между тетрадками.
Меня вдруг пронзило — а, может, в этом мире меня и зовут не так?.. А я представилась! Вот будет конфуз!
Ф-ф-фух. Ольга Шаманова. Ладно. Так, что тут я… филологический факультет ИГУ, второй курс. Уговорили меня, значит, не бросать и не переводиться, так-так… И сессия закрыта. Наверное. Мысли скакали как кузнечики.
Так, успокоилась!
Внимательно!
Вряд ли в сессию поставили больше восьми экзаменов. Да и подписи-печати уже стоят. Переведена на третий курс, тыры-пыры. Вот я молодец-то…
Даты! Последний экзамен сдан двадцатого июня 1995.
А в газете?
Я снова полезла в тумбочку. А газета за двадцать первое!
То есть, я точно знаю, что сегодня как минимум двадцать первое и четверг.
Вот я туплю-то! Отрывной календарь! Бабушка любила отрывные календари, до самой её смерти у нас обязательно висел на кухне.
В календаре значилось аж восемнадцатое июня. Ясно-понятно, я всегда забываю отрывать. А значит… значит с восемнадцатого дома никого больше нет? Я торопливо выдергала листики до четверга.
Двадцать второе июня. Так? Или уже двадцать девятое?
С чего я вообще взяла, что сегодня именно четверг?
В прихожей зазвонило, заставив меня подпрыгнуть и броситься туда.
На тумбочке стоял дисковый телефон. Сгущёночно-бежевого цвета, им ещё потом Галя с Мишей долго играли. От этой мысли меня затрясло с новой силой.
Где они, мои дети?
Остались в другой ветке реальности…
Я сдёрнула трубку с рычага, чуть не уронила.
— А… алё?
— Оля-я, приве-ет, — тётя Клара говорила с привычной небольшой растяжечкой, — Что, мама с Галей с дачи ещё не приехали?
О, Господи! На даче! Хоть что-то понятно!
Галя, кстати, — это моя мама, а «мама» — это уже их общая мама, моя бабушка.
— Неа. Я вот только пришла, думала, они дома.
— И никого?
— М-м.
— А они на сколько собирались?
А что, если ход конём?..
— Я, честно говоря, и не помню. Замоталась с этой сессией. Пришла домой, смотрю, а на календаре у меня восемнадцатое!
— Ну, ты что, двадцать второе уже, — тётя Клара засмеялась.
Есть!
— Так я и говорю.
— Олечка-а, мама как приедет, ты ей скажи, пусть мне позвонит.
— Скажу, конечно!
— Ну, пока, — в трубке загудело.
Я положила трубку, и заметила чуть выше диска маленькое пластиковое окошечко со вставленной бумажкой. На бумажке немного дрожащими бабушкиными цифрами было написано: «46−57–62» — наш старый номер!
Уже легче. Я знаю своё имя, адрес и номер телефона! А ещё, что маму также зовут Галя, а отца — Саша. И институт. С которым надо что-то решать, потому как учиться ещё три года на филолога нафиг мне не упало.
Я побарабанила пальцами по тумбочке.
Раз уж я, похоже, здесь надолго.
Как бы не навсегда.
Ладно, с учёбой успеем разобраться. С домом что?
Вот он коридор. Почему-то никто никогда не называл его прихожей (с другой стороны, это такой крохотусечный аппендикс, язык не поворачивается его столь высокопарно именовать). Вешалка. Обувная полка. Тумбочка. Телефон. Большое старое зеркало в широкой деревянной раме. Стены голубой краской крашеные. Пол тоже крашеный, коричневый. Деревянный. Да он во всём доме такой, кроме туалета с ванной, там плиточка, меленькая такая, терракотовая.
Я методично пошла «по отсекам».
Из коридорчика — сразу налево.
Туалет. «Прилично» по советским понятиям. Покрашено. Стены сгущёночно-белой краской, пол — коричневой. Да, именно плитка покрашена. Зачем — не знаю, не спрашивайте. Ужасный верхний бачок с дёргалкой-шнурком. Ну, хоть не шипит, не течёт.
Ванная. Тут вокруг ванны бежевенький, довольно свежий кафель. Это, помнится, Василич выкладывал. Интересно, в этом варианте событий мама с ним? А дочь его психодорошная уехала или в Иркутске им нервы треплет?
Кстати, раковина ещё стоит. Я, вообще-то, раковины в ванных в принципе не люблю. Дурацкий предмет. Мелко, брызжет, с локтей по сторонам
