Ну, прощайте, дружочек бесценный мой, Варенька! Описал я вамвсе, как умел. Сегодня я весь день все только об вас и думаю. У меня за вас,родная моя, все сердце изныло. Ведь вот, душечка моя, я вот знаю, что у вастеплого салопа нет. Уж эти мне петербургские весны, ветры да дождички соснежочком, – уж это смерть моя, Варенька! Такое благорастворение воздухов, чтоубереги меня, господи! Не взыщите, душечка, на писании; слогу нет, Варенька,слогу нет никакого. Хоть бы какой-нибудь был! Пишу, что на ум взбредет, так,чтобы вас только поразвеселить чем-нибудь. Ведь вот если б я учился как-нибудь,дело другое; а то ведь как я учился? даже и не на медные деньги.
Ваш всегдашний и верный друг Макар Девушкин.
Апреля 25-го.
Милостивый государь, Макар Алексеевич!
Сегодня я двоюродную сестру мою Сашу встретила! Ужас! и онапогибнет, бедная! Услышала я тоже со стороны, что Анна Федоровна все обо мневыведывает. Она, кажется, никогда не перестанет меня преследовать. Она говорит,что хочет простить меня, забыть все прошедшее и что непременно сама навеститменя. Говорит, что вы мне вовсе не родственник, что она ближе мне родственница,что в семейные отношения наши вы не имеете никакого права входить и что мнестыдно и неприлично жить вашей милостыней и на вашем содержании… говорит, что язабыла ее хлеб-соль, что она меня с матушкой, может быть, от голодной смертиизбавила, что она нас поила-кормила и с лишком два с половиною года на нас убыточилась,что она нам сверх всего этого долг простила. И матушку-то она пощадить нехотела! А если бы знала бедная матушка, что они со мною сделали! Бог видит!..Анна Федоровна говорит, что я по глупости моей своего счастия удержать неумела, что она сама меня на счастие наводила, что она ни в чем остальном невиновата и что я сама за честь свою не умела, а может быть, и не хотелавступиться. А кто же тут виноват, боже великий! Она говорит, что господин Быковправ совершенно и что не на всякой же жениться, которая… да что писать! Жестокослышать такую неправду, Макар Алексеевич! Я не знаю, что со мной теперьделается. Я дрожу, плачу, рыдаю; это письмо я вам два часа писала. Я думала,что она по крайней мере сознает свою вину предо мною; а она вот как теперь!Ради бога, не тревожьтесь, друг мой, единственный доброжелатель мой! Федора всепреувеличивает: я не больна. Я только простудилась немного вчера, когда ходилана Волково к матушке панихиду служить. Зачем вы не пошли вместе со мною; я вастак просила. Ах, бедная, бедная моя матушка, если бы ты встала из гроба, если бты знала, если б ты видела, что они со мною сделали!..
В. Д.
Мая 20-го.
Голубчик мой, Варенька!
Посылаю вам винограду немного, душечка; для выздоравливающейэто, говорят, хорошо, да и доктор рекомендует для утоления жажды, так толькоединственно для жажды. Вам розанчиков намедни захотелось, маточка; так вот явам их теперь посылаю. Есть ли у вас аппетит, душечка? – вот что главное.Впрочем, слава богу, что все прошло и кончилось и что несчастия наши тожесовершенно оканчиваются. Воздадим благодарение небу! А что до книжек касается,то достать покамест нигде не могу. Есть тут, говорят, хорошая книжка одна ивесьма высоким слогом написанная; говорят, что хороша, я сам не читал, а здесьочень хвалят. Я просил ее для себя; обещались препроводить. Только будете ливы-то читать? Вы у меня на этот счет привередница; трудно угодить на ваш вкус,уж я вас знаю, голубчик вы мой; вам, верно, все стихотворство надобно,воздыханий, амуров, – ну, и стихов достану, всего достану; там есть тетрадкаодна переписанная.
Я-то живу хорошо. Вы, маточка, обо мне не беспокойтесь,пожалуйста. А что Федора вам насказала на меня, так все это вздор; вы ейскажите, что она налгала, непременно скажите ей, сплетнице!.. Я новоговицмундира совсем не продавал. Да и зачем, сами рассудите, зачем продавать?Вот, говорят, мне сорок рублей серебром награждения выходит, так зачем жепродавать? Вы, маточка, не беспокойтесь: она мнительна, Федора-то, онамнительна. Заживем мы, голубчик мой! Только вы-то, ангельчик, выздоравливайте,ради бога, выздоравливайте, не огорчите старика. Кто это говорит вам, что япохудел? Клевета, опять клевета! здоровехонек и растолстел так, что самомустановится совестно, сыт и доволен по горло; вот только бы вы-товыздоравливали! Ну, прощайте, мой ангельчик; целую все ваши пальчики и пребываю
вашим вечным, неизменным другом
Макаром Девушкиным.
Р. S. Ах, душенька моя, что это вы опять в самом деле сталиписать?.. о чем вы блажите-то! да как же мне ходить к вам так часто, маточка,как? я вас спрашиваю. Разве темнотою ночною пользуясь; да вот теперь и ночей-топочти не бывает: время такое. Я и то, маточка моя, ангельчик, вас почти совсемне покидал во все время болезни вашей, во время беспамятства-то вашего; но итут я и сам уж не знаю, как я все эти дела обделывал; да и то потом пересталходить; ибо любопытствовать и расспрашивать начали. Здесь уж и без того сплетнязаплелась какая-то. Я на Терезу надеюсь; она не болтлива; но все же, самирассудите вы, маточка, каково это будет, когда они всё узнают про нас? Что-тоони подумают и что они скажут тогда? Так вот вы скрепите сердечко, маточка, дапереждите до выздоровления; а мы потом уж так, вне дома, где-нибудь рандеву[5]дадим.
Июня 1-го.
Любезнейший Макар Алексеевич!
Мне так хочется сделать вам что-нибудь угодное и приятное завсе ваши хлопоты и старания обо мне, за всю вашу любовь ко мне, что я решиласьнаконец на скуку порыться в моем комоде и отыскать мою тетрадь, которую теперьи посылаю вам. Я начала ее еще в счастливое время жизни моей. Вы часто слюбопытством расспрашивали о моем прежнем житье-бытье, о матушке, о Покровском,о моем пребывании у Анны Федоровны и, наконец, о недавних несчастиях моих, итак нетерпеливо желали прочесть эту тетрадь, где мне вздумалось, бог знает длячего, отметить кое-какие мгновения из моей жизни, что я не сомневаюсь принестивам большое удовольствие моею посылкою. Мне же как-то грустно было перечитыватьэто. Мне кажется, что я уже вдвое постарела с тех пор, как написала в этихзаписках последнюю строчку. Все это писано в разные сроки. Прощайте, МакарАлексеевич! Мне ужасно скучно теперь, и меня часто мучит бессонница. Прескучноевыздоровление!
В. Д.
I
Мне было только четырнадцать лет, когда умер батюшка.Детство мое было самым счастливым временем моей жизни. Началось оно не здесь,но далеко отсюда, в провинции, в глуши. Батюшка был управителем огромногоимения князя П – го, в Т – й губернии. Мы жили в одной из деревень князя, ижили тихо, неслышно, счастливо… Я была такая резвая маленькая; только и делаю,бывало, что бегаю по полям, по рощам, по саду, а обо мне никто и не заботился.Батюшка беспрерывно был занят делами, матушка занималась хозяйством; меняничему не учили, а я тому и рада была. Бывало, с самого раннего утра убегу илина пруд, или в рощу, или на сенокос, или к жнецам – и нужды нет, что солнцепечет, что забежишь сама не знаешь куда от селенья, исцарапаешься об кусты,разорвешь свое платье, – дома после бранят, а мне и ничего.
