успела ни о чем подумать, как мы на сумасшедшей скорости, словно пуля, прорезали полотно пространственных врат прямо под брюхом посольского корабля. Тело на мгновение оцепенело, дыхание замерло, в глазах потемнело. Но лишь на долю секунды. И вот уже мышцы скручивало от разливающихся под кожей разрядов. Выворачивало. Я чувствовала сумасшедшую скорость и видела перед глазами красные аварийные вспышки, отраженные в гладком металле.
Наконец, судно выровнялось. Я была в таком шоке, что даже отупела. В голове пустота — ни единой мысли, ни единого предположения. Лишь отвратительное пощелкивание разрядов где-то глубоко внутри, будто искрило электричество.
Наконец, я увидела перед собой отца. Хмурого, с серым, потным от напряжения лицом. Он склонился, тронул меня за руку:
— Мия, все хорошо?
Я лишь кивнула, не в силах пошевелить онемевшими губами. Щурилась от невыносимого красного света. От отвратительного звука сирены хотелось заткнуть уши. В горле, словно губка, набухал ком неотвратимой тошноты. Сейчас оказалось намного хуже, чем в прошлый раз. Но что это было? Зачем? Папа сошел с ума? Оставалось лишь надеяться, что мы все же выпрыгнули, куда надо.
Отец ослабил ремни:
— Судно повреждено. Нужна аварийная посадка. Срочно садимся на Эйдене. Он обитаем.
Я нахмурилась:
— Что?
Он отмахнулся:
— Не важно. Войдем в атмосферу планеты через четыре минуты. Я хочу, чтобы ты немедленно села в спасательную капсулу.
Я замерла:
— Папа, все настолько плохо? Скажи мне, что случилось? Зачем ты это сделал?
Он поджал губы:
— Я не имею права рисковать тобой. Пожалуйста, иди к капсуле, Мия.
— А ты?
— Я попробую посадить судно.
Я с мольбой посмотрела в его измученное лицо:
— Попробуешь? Я с тобой. Пожалуйста. Я не пойду без тебя!
Отец стиснул зубы:
— Я посажу судно, Мия. Сделай, как я прошу. Пожалуйста. Я воспользуюсь другой капсулой, если что-то пойдет не так. Но ты должна быть в безопасности. — Он заметил мой испуганный взгляд и многозначительно добавил: — Так нужно.
Папа взял меня за руку, поднял с кресла и повел в правый отсек. Ноги не слушались, я буквально висела на его руке. В голове все еще туманилось. Я толком не воспринимала происходящее. Все казалось каким-то сном. Сейчас я открою глаза, и мы окажемся в очереди перед вратами… Пусть так и будет!
Но страшный сон не прекращался. Отец посадил меня в спасательную капсулу и набрал команду на панели управления. Осталось лишь закрыть крышку. Я вцепилась в его руку и никак не хотела отпускать. Тряхнула:
— Папа, что с кораблем?
Он вздохнул, облизал губы:
— Нас пытались убить, Мия. Тебя пытались убить. В брюхе пробоина. Если не поторопиться — огонь доберется до топливных баков.
Я нахмурилась до ломоты в переносице:
— Убить? Зачем?
Он молча достал из кармана футляр клинера и положил мне на колени:
— Все здесь. Сделай восполнение, когда приземлишься. Другого выхода больше нет. Они усомнились…
Я молчала, не понимая, что происходит. Зачем мне клинер? Кто и в чем усомнился?
Папа взял мою руку, неожиданно поднес к губам:
— Это было честью, но я оказался не достоин. Мне нет прощения.
Не дожидаясь моих вопросов или возражений, папа закрыл крышку спасательной капсулы, и я ощутила падение. Затем — быстрый короткий полет почти в полной темноте и жесткое приземление, от которого перетряхнуло все внутренние органы, а отзвук этого удара еще долго фонил в позвоночнике.
Я нашарила пульт, и крышка капсулы откинулась со щелчком. Вдохнула сухой пыльный воздух, от которого запершило в горле. Прямо перед собой я увидела грязно-желтое небо и яркую горящую точку, которая неумолимо приближалась. Наш корабль. Я поднялась рывком, но капсула опасно качнулась. Я замерла: кругом были лишь серо-коричневые острые голые камни. Скалы. Кажется, я оказалась на самом краю какой-то расщелины. Одно неловкое движение — и капсула перевернется. Я не отрывала взгляд от пылающего корабля. Всей душой надеялась, что папа успел покинуть борт. Кое-как ухватилась за острую кромку ближайшей глыбы, старалась уцепиться ногтями, перенесла вес на ногу. И, как только подняла другую, капсула со скрежетом поехала по камням и сорвалась в глубокую пропасть. Клинер остался внутри.
Я влезла на камни, не сводя глаз с мутного неба. Пылающее судно прочертило яркий след и исчезло. Далекий хлопок, и из-за скалы теперь поднимался столб черного дыма.
Я только сейчас осознала, что вторая спасательная капсула была неисправна.
3
Шесть лет спустя
Я невольно поежилась от какого-то затаенного скребущего ужаса и едва не уткнулась в мягкое плечо Гихальи, укрытое вытертым плащом:
— Одного не понимаю: как коллегия Эйдена им это позволяет? Это же уму непостижимо! Это дикость!
Гихалья тут же поднесла мясистый палец к ядрено-малиновым губам:
— Ш-ш-ш… Помолчи, Мия, — шипела сквозь редкие зубы, словно ветер гулял в камнях. Она тут же подняла голову, глядя туда, куда сейчас были обращены все взгляды. В ее огромных татуированных мочках скорбно, колокольно звякнули грозди серег.
Эйден никогда не видел подобного. На площади Старателей соорудили настоящий эшафот, на котором в свете прожекторов белели три обнаженные женские фигуры. Осужденные были молоды, очень красивы. Я буквально чувствовала, как мужчины в толпе жрали глазами их беззащитную завораживающую наготу. Такие женщины могли им только сниться. Холодный пыльный ветер трепал, как рванину, их длинные густые волосы, и я невольно поежилась и покрылась мурашками, на мгновение представив, что они чувствуют. Впрочем, нет, я не могла это представить. И не хотела. Ни за что! Но сердце сжималось, будто приговор сейчас незримо висел над всеми нами, над каждым. Надо мной, над Гихальей. Мы невольно чувствовали себя причастными, и от этого выворачивало, словно в желудке плескались скользкие холодные рыбы…
Я знаю, что Гихалья скажет после… Как и все ганоры, она безоговорочно верила в судьбу. Слепо, с каким-то исконным варварским фанатизмом. Она считала, что от судьбы не уйти, как не увиливай, и будет так, как предначертано мирозданием и Великим Знателем. И никак иначе. Верила ли я в судьбу? Не знаю… суждения Гихальи, конечно, иногда запускали свои щупальца и вселяли сомнения, особенно когда я вспоминала об отце, но… Нет. Предначертанной судьбы не бывает — бывают лишь поступки, которые ее формируют. Поступки, которыми мы управляем. Мы сами.
Верили ли в судьбу те несчастные, которые стояли на эшафоте? Я этого не знала. Но безропотная обреченность, которая исходила от этих женщин, говорила как минимум о том, что они отчаялись или смирились. Им больше ничего не оставалось.
Толпа охнула, и я невольно сглотнула. Асторец, исполняющий роль палача,
