от нее на расстояние большее, чем могло пройти ее тело, с равным успехом мог находиться на луне. Улицы, и без того сильно пострадавшие во время землетрясения, окончательно пришли в негодность из-за последовавших затем пожаров и беспорядков, так что едва ли сегодня ей удастся проехаться на автобусе или такси. Нужно было идти пешком.
Сначала она ощутила запах самого города, мертвый коричнево-черный запах, похожий на вонь обгорелой кости. Запах нес с собой привкус, тошнотворно-горький. Часть ее удивилась тому, как почти безграничное сознание демона преломляется через ограниченность органов чувств этой больной смертной девушки. Запах и вкус сейчас были ее путеводными нитями, частью единой физической реальности, в которой обитало сознание, некогда способное охватить множественные слои вселенной. От этой мысли ей захотелось плакать. Еще один плохой признак. Она только зря потратит силу, если позволит себе так быстро отвлечься от охоты.
Где он, тот запах, который она искала? За мертвящей вонью бетонных расщелин и асфальтовых проулков таился еще один запах, застарелый, тяжелый и болезненно-желтый. Запах отчаяния, горя, страха и гнева, настолько разбавленных безнадежностью, что от жизни там осталась лишь крохотная искорка. Наверное, так для Рейф пах бы Ад. Но сейчас запах исходил от жителей Лос-Анджелеса, согнувшихся под ужасным грузом собственного безразличия. Где-то в темноте таились и другие запахи и вкусы: едкая острота злости, пряная корица материнской любви, яркая зеленая резкость надежды. Но поблизости не оказалось ничего более-менее приличного. Рейф сморщила нос, почувствовав химическую горечь насосавшегося виски пьяницы за три квартала от нее, который во сне слышал голос давно умершей матери и созерцал ангельские сонмы. Swing low, sweet chariot / Coming for to carry me home[5]. Покажи ему настоящего ангела, и он поверит, пусть лишь на мгновение. Этого ей как раз хватит, чтобы продержаться еще несколько часов, а затем память о чуде ускользнет из его пропитого мозга точно так же, как драгоценная реликвия выпадает из неловкой руки ребенка. Тогда она вернется к тому, с чего начала, и будет опять рыскать по улицам в поисках разбавленной человеческой веры.
Она вздрогнула, затем заставила себя оторваться от машины. Где-то в городе должен быть вариант получше. Она устала подбирать крохи, устала существовать от одной охоты до другой. Пока что сойдет и пьяница. А затем она найдет что-нибудь поинтересней. Что-нибудь такое, что будет соответствовать силе и славе Ангела Смерти.
* * *
Горлышко бутылки, надежно завернутой в коричневый бумажный пакет, уютно устроилось у Линнеи в руке. Она до сих пор не верила, что купила выпивку. По крайней мере, ей хватило мозгов держаться подальше от дешевого пойла. Бутылка «Шивас»[6] послужит ей не хуже, чем служила ее родителям, а потом не будет никакого похмелья. Если это «потом» наступит, но сейчас ей было плевать. К тому же была некая гармония в том, чтобы топить свои горести в отраве, которую так любили мамочка и папочка.
Она споткнулась о трещину в бетоне и уперлась рукой в какой-то обломок, чтобы удержать равновесие. Рассмотрев его поближе, она решила, что это был кусок фасада здания. Он был грязно-белым и ноздреватым, с завитушками, в которых угадывались очертания геральдических лилий. Или, быть может, зазубренные края ангельских крыльев. Подумав об этом, она рассмеялась, и звук заметался бешеным эхом, отражаясь от теней.
— Ты случайно не мой ангел-хранитель? Если так, то вот что я тебе скажу: ты опоздал. Ты так чертовски сильно опоздал, что тебя уволили.
Господи, она уже вела себя как пьяная, а ведь бутылка еще даже не открыта. И место, где ее можно выпить, еще не найдено. Она узнает это место, как только увидит. Конечно же, где-то в зоне землетрясения. Эта территория была такой же, как она сама. Изувеченной, разбитой, вывернутой наизнанку, кровоточащей и обгорелой. Как и бутылка, царящая вокруг разруха странным образом успокаивала. Мир снаружи отражал мир внутри нее, и все было так, как должно быть.
Под ногами что-то хрустнуло. Осколок стекла подмигнул ей в лунном свете. Она огляделась. Улицы и проулки, или то, что от них тут осталось, были усыпаны битым стеклом повсюду, куда падал взгляд. Наверное, так выглядели улицы после Хрустальной ночи, разве что на них не было оставшихся от некогда гордых небоскребов стальных конструкций, которые теперь возвышались на фоне неба инопланетными тропическими растениями. Впереди, почти в конце квартала, она увидела зияющую черноту большого провала. Придется смотреть, куда наступаешь. Не стоит падать в бетонную расщелину до того, как будет выпит хотя бы глоток.
Она прокладывала себе путь среди осколков стекла, машинально свернув, чтобы обойти огромную трещину, край которой заметила перед этим. Относительно целый кусок дороги вел на восток. Теперь она шла мимо полуразрушенных жилых домов, в основном многоквартирных двухэтажек, кое-где перемежаемых домами на одну семью. До того, как разверзся весь этот ад, здесь был богатый район. Уцелевшие стены позволяли представить изящные очертания и обширные пространства, а улица вокруг нее была усыпана не только битым кирпичом, но и осколками дорогой терракотовой черепицы. Она наклонилась и подняла один из них. Черепица крошилась у нее в пальцах. Женщина поднесла крохотные кусочки к носу и вдохнула запах коричнево-красной, прогретой на солнце пыли. Воспоминание из детства: она, двенадцатилетняя, показывает семилетней Джули, как правильно насыпать почву в терракотовый горшок с крохотным фикусом. К тому времени, как она отправилась в колледж, пообещав вернуться за Джули через месяц, фикус уже возвышался у нее над головой.
К тому времени, как она вернулась, растение погибло: охваченный пьяным буйством отец запустил в него креслом. «Лучше фикус, чем я», — потом сказала Джули, пытаясь рассмеяться, но Линнея по голосу поняла, каких трудов стоили ей эти простые слова.
Ее шатнуло. Прижатая к телу бутылка опасно задрожала. Линнея посильнее ухватила ее, внезапно испугавшись, что лишится единственного источника забвения. Этой ночью уже ничего не удастся найти. Землетрясение и последовавшие за ним беспорядки разогнали уличных продавцов кокаина, пусть и на время, так что этот вариант отпадал, даже будь у нее деньги. Лучше уж бутылка. Больше соответствует моменту. Если уж она собралась почти через двадцать лет соскочить с повозки, то начать стоит с того, что она знает как свои пять пальцев и что больше всего ненавидит. Почти всю свою взрослую жизнь она избегала спиртного, стараясь держаться как можно дальше от этого хорошо знакомого демона, который превратил ее семью в карикатуру и чуть не убил
