не сможешь. Потребуется постоянный пригляд. И для этого отлично сгодятся не отличающиеся умом, зато сильные и выносливые детишки. Но есть что-то в этом необъяснимо подлое, противное — заранее знать, что твои дети вырастут умственно ограниченными, но не отказываться от их зачатия. Одно дело, когда родители узнают о аномалии плода в чреве матери — от врачей — и принимают взвешенное решение. Да и в «том» нашем мире о таких детях заботятся, их рождают не в качестве будущих слуг. Вот уж буквальное воплощение присказки «чтобы было кому воды в старости подать»…
Спущенные по лестнице носилки с едой опустились на пол. Пришедший с шестью улыбчивыми мужиками старик в сером костюме под длинным черным шерстяным плащом, демонстративно поправил галстук, сверкнув при этом браслетом золотых часов, коротко огляделся и взмахнул рукой.
— Баланда с чайком! Баланда с чайком! — без нужды повторил светловолосый мужик примерно моих лет, с сонной безмятежностью в зеленых глазах.
Я дернул рычаги. И вернувшись к лестнице, поднялся повыше и снова уселся на кусок старого ватника. Сейчас расспрашивать стариков бесполезно — время обеда. Каждый из живущих в Холле три раза в день получал бесплатную пищу. По большой миске густого и сытного супа и солидной кружке горячего напитка.
Настоящий дом престарелых… бюджетный, дешевенький…
Черт… два дня назад, угодив сюда впервые, стоя на пороге, ошеломленно щурясь от света и обрушившегося на меня дружного рева «СВОБОДЕН!», я на миг подумал, что попал прямиком в Вальхаллу. Я видел лишь смутные силуэты сквозь прищуренные веки. Вот он воинский рай для достойных. И встретили нас самые настоящие Эйнхерии, те самые погибшие в бою доблестные воины отобранные Одином для зала славы. Тут они пируют в обществе валькирий, поедая мясо вепря Сехримнира и запивая его медвяным молоком из вымени козы Хейдрун, что щиплет листья мирового древа Иггдрасиль… Сейчас меня хлопнут по плечу и усадят за длинный пиршественный стол…
Но я быстро проморгался, огляделся, принюхался и понял, насколько сильно заблуждался.
Это не Вальхалла. Это трущобный дом престарелых.
Парни помоложе — работающие здесь беззлобные санитары. Старик в костюме и при золотых часах — здешний смотритель кухни. А все остальные — старенькие обитатели покорно доживающий свой век. Или погибающие раньше своего срока. Вчера сорвалась со второго этажа нар бабушка, упав на спину, ударившись затылком. Умерла через несколько часов. Ее замотали в личные тряпки, обвязали. Собравшиеся вокруг тела старики угрюмо постояли, понимая, что вскоре столь же незамысловатая церемония будет проведена и по ним. Почитали молитву, а следом тело умершей отнесли на здешнее кладбище и опустили в стылую яму. Те, кто решился проводить усопшую в последний путь — я был среди них — крикнули вслед телу — Свободна!
Ну да… теперь она обрела настоящую свободу. Окончательную. Но как по мне — бабушка предпочла бы еще пожить пару годков. Пусть даже в привратном Поселении, с его постоянным сквозняками и вечными сварами о рычагах.
Рычаги… рычаги… рычаги…
Никуда они не делись. Никуда. Зато здесь появился выбор — дергать или не дергать.
В холле Свободы установлены уцелевшие агрегаты разбившихся летающих келий. Три таких системы спрятано в глубоких нишах пробитых в каменных стенах. Торчат рычаги. Все что требуется — разогнать все три системы до такого уровня, чтобы рычаги дергать приходилось пореже. И в Холле тогда всегда будет тепло и светло. Работа проведена гигантская, тяжелая, все сделано солидно. На, пользуйся, дергай рычаги и живи в тепле!
Не тут-то было…
Обитатели Поселения за рычаги дергать не желают. Потому как рычаги жизнь отбирают. И отбывшие по сорок лет в одиночном заключении старики больше не хотят быть «дровами», как они часто кричат в ссорах касающихся рычагов. Чего я только не наслушался. Некоторые фразы даже записал.
Я тебе не дрова!
Другое полено поищи!
Мой уголек уже истлел! Дергать не буду!
Хватит с меня! Сорок лет в топке полыхал! Теперь пожить хочу!
Дергать не стану! Я человек, а не дрова!
Опять я? Ты меня за полено не считай! Сам дергай!
Я давно уж истлел! Не стану дергать!
Как мне удалось выяснить в разговорах, рычагов старики боятся до жути. И даже каким-то образом высчитали, что каждый рывок за рычаг отнимает у человека четыре дня жизни. Учитывая, что средний здешний возраст семьдесят лет… деньков жизни у стариков осталось мало. И отдавать их в обмен на тепло и свет никто не хочет. Уж лучше померзнуть, зато подольше пожить.
А еще эта страшилка про рычаги — что очень редко мол в чужеземном механизме происходит сбой и тогда одно прикосновение к рычагу лишает тебя всей жизни. И падаешь на землю трупом. На этом моменте страшилки начинают добавляться подробности — труп мгновенно иссушается, волосы разом выпадают…
Смех да и только. Но как и у каждой страшилки корни здешнего поверья растут из реальных историй.
Проблема в том, что, как мне охотно рассказали, у рычагов действительно часто умирают люди. Дернул рычаг, сделал пару шагов — и упал, схватившись за сердце. И это вполне нормально на мой взгляд и никак не связано с «высасыванием жизни». Просто людям в возрасте нервничать строжайше противопоказано. А тут рычаг… твоя очередь дергать… а рычаг четыре денька жизни заберет… а сколько у меня восьмидесятилетнего осталось? Может всего три денька и есть… сердце стучит, старческие закостеневшие вены трещат, в голове пульсирует… дерг за рычаг! И получай инфаркт или инсульт — но не от рычага, а от излишних нервов и напряжения… Падаешь на холодный каменный пол, дергаешься разок другой и затихаешь, своей смертью усиливая легенды и страхи, связанные с рычагами.
Старики суеверны. Многие убежденные атеисты в молодости становятся ярыми верующими в старости. Вон сколько тут икон. Красный угол поражает — там сотни икон всех возможных размеров. Сложная резьба на камне, десятки полочек идущих до потолка, поддерживающих иконы. Почти на каждой резной полочке высечено имя — сделавшего ее мастера. Дабы увековечить свое имя в памяти людской. Есть и свечи. Сейчас как раз пританцовывают четыре дрожащих огонька, перед ними три десятка старичков усердно кланяются, крестятся. Стоящий чуть в стороне батюшка с длиннейшей седой бородой и волосами скрестил руки на животе, благостно наблюдает. Даже не батюшка, а настоятель монастыря и храма Христа Освободителя протоиерей Тихон Первый.
Вон и его «сообщники», как громогласно заявил лютый атеист и ненавистник всех религий Артем, старик доживший почти до девяноста лет и планирующий дотянуть до векового юбилея — всем назло! — по
