Планше был совершенно прав – мост существовал до самогонедавнего времени, и приключившаяся с ним неприятность, очень возможно,произошла еще сегодня: от настила не осталось и следа, только черные головешки,остатки свай, торчали из воды на фут, не более, и от них еще остро несло свежейгарью…
Четыре всадника стояли в ряд на берегу – к ним давно ужеприсоединился слуга Анны по имени Лорме – и растерянно оглядывались.Неподалеку, в какой-то сотне туазов от них, с легким поскрипыванием продолжалинескончаемое круженье мельничные крылья. И поблизости от мельницы располагалсянебольшой домик в два этажа, похожий скорее на те, к которым д’Артаньян привыкво Франции: здешние места, юг Гено, вот уже несколько столетий испытывалибольше французского влияния, нежели голландского.
– Там кто-то стоит, – сказал Лорме.
– Действительно, – присмотрелся д’Артаньян игромко позвал: – Эй, любезный, идите-ка сюда!
Человек неторопливо приблизился, пуская клубы дыма изглиняной трубки со свойственной фламандцам ленивой невозмутимостью, покидавшейих лишь за выпивкой или во время игры вроде той, когда бедного кота безжалостноосыпали ударами дубинок.
А впрочем, имелся еще один вернейший способ привести воживление любого сонного лентяя, общий для всех обитаемых человеком земель.Помня об этом, д’Артаньян торопливо достал ливр и после короткого колебанияпростер свое дружеское расположение настолько, что подал монету незнакомцу.Имей он дело с французским простолюдином, попросту бы бросил ему монету, а ужот того зависело бы, поймать на лету или поднять с земли, – но собитателями Нидерландов, с их странным укладом, где нет ни короля, нидворянства, приходилось порой держаться значительно вежливее, посколькучеловек, посланный с тайной миссией, вынужден вести себя учтиво с каждымвстречным, не привлекая внимания ссорами и вспыльчивостью…
Незнакомец, чуточку оживившись, принял монету – и оказалсядостаточно благовоспитанным для того, чтобы не пробовать ее на зуб прилюдно,как это принято у неотесанной деревенщины.
– Вы, сударь, здесь живете? – спросил д’Артаньян.
– Ясное дело. И давненько. Эвона-вон моя мельница, ототца осталась давно тому…
– И дом, стало быть, тоже ваш?
– Ясное дело.
– Что случилось с мостом? – нетерпеливо спросилд’Артаньян, как будто от его напористости мост мог волшебным образомвосстановиться в прежней красе.
– С мостом-то? А это, изволите знать, ехали тут сярмарки цеховые мастера… И повздорили аккурат на мосту с торговцами смолой –те-то ехали в противоположном направлении, как раз на ярмарку… Ну, и вышелспор, чьим повозкам первыми проехать. Мастера, едучи с ярмарки, были ужекрепенько выпивши, а торговцы ангельской кротостью не отличались, им интереснобыло побыстрее со своей смолой до ярмарки добраться… Слово за слово, и началасьу них драка. У кого-то сразу трубку изо рта выбили, один бочонок, должно быть,рассохся, смола подтекла, а она ж – как порох… Ну и заполыхало. А им и горямало, знай тузят друг друга, как нанятые. Пока спохватились, занялся сам мост…Тут они, конечно, кинулись резать постромки, уводить лошадей, сами спасаться…Кто ж тут будет тушить мост? Был бы он их собственный… Короче говоря, сударь,сами-то они все разбежались, одежду малость подпаливши, и лошадей всех до однойувели, а повозка со смолой на мосту осталась, и горел он себе невозбранно, покане выгорел дотла, а что не сгорело, упало в реку, колеса там, доски, и водойвсе унесло, течение вон какое, сами изволите видеть… Вот и остались мы, сталобыть, без моста. Дали, конечно, знать кому следует, чтобы их изловили инаказали, как следует, только ж от этого мост сам собой не починится в тот жедень… А вам, я так полагаю, на ту сторону надо?
– Правильно полагаешь, – нетерпеливо сказалд’Артаньян. – Есть тут где-нибудь брод?
– Брод-то? – Мельник старательно поскреб в затылкерастопыренной пятерней. – Старики говорили, должен был где-то быть, то лина пол-лье ниже по течению, то ли, наоборот, на лье выше… Только толком никтоуже и не помнит. Сколько лет здесь живу, не видел, чтобы кто-то искал брод.Зачем? Мост на этом самом месте стоял лет двести, и никто никогда брода не искал– на кой, при мосте-то? Кто ж мог знать, что эти пьяницы такое учудят…
Д’Артаньян, смирив гнев, постарался обдумать все взвешенно.Он не побоялся бы поискать брод даже в сумерках, в Беарне переплывал с конемреки и пошире, – но он был не один, чересчур рискованно подвергать Аннунешуточной опасности…
– Что же, – спросил он безнадежно, – никто незнает, где брод?
– Отчего ж, сударь. Надо полагать, кто-нибудь да знает.Только вам придется возвращаться в Ватерлоо на ночь глядя, а это добрых парочкалье, уже огни, поди, погасили, дрыхнут все, крестьянин, он спать ранозаваливается, потому что и встает рано. Даже если и добудете кого из постели,он вам наврет, что ничегошеньки про брод не знает, чтобы не тащиться ночьюневедомо куда, пусть даже вы ему и деньги предложите… Это вы-то на конях, а емуж придется за вами в темноте пару лье тащиться, да брод искать, да назад топатьте же пару лье…
Все, что он говорил, было справедливо: сам д’Артаньян, знаядеревенские нравы, не сомневался, что именно так и будет. Мало найдетсяохотников даже за щедрое вознаграждение шляться в ночи туда-обратно, разыскиваяброд для случайных путников…
– Можете у меня переночевать, пожалуй что, господапроезжающие, – поразмыслив, предложил мельник. – У меня хоть и непостоялый двор с трактиром, но комнаты найдутся, и поесть можно будетчего-нибудь соорудить… Семейство мое на ярмарке, жена к тетке собралась идетишек прихватила, один я остался, потому что работы много, не сдвинешься сместа даже заради ярмарки… Что заплатите, то и ладно, потому как гость в дом –бог в дом, а то я на мельнице, а дом без присмотра… Там и конюшня найдется.
– Пожалуй, это наилучший выход? – тихонько спросилд’Артаньян у Анны.
Она пожала плечами:
– А что еще остается делать? Утром вернемся в деревню инайдем кого-нибудь, кто знает брод…
Д’Артаньян первым повернул коня, кляня в душе последнимисловами всех цеховых мастеров и торговцев смолой, сколько их ни есть на беломсвете. По его глубокому убеждению, право на подобные забавы – с драками намосту и поджогом таковых – имели исключительно благородные дворяне, подобносьеру де Монтлюку из Тарба, который однажды хладнокровнейшим образом спалил возс сеном, загородивший на мосту путь его лошади. Вместе с сеном нечаяннымобразом сгорел и мост, но тут уж общественное мнение единогласно призналовиновным во всем олуха-крестьянина – никто его не просил соваться с возомпоперек дороги благородному дворянину, чьи предки участвовали еще в крестовыхпоходах. Олух, естественно, и подверг– ся судебному преследованию, а как же иначе?Не взваливать же расходы на восстановление моста на сьера де Монтлюка?
Они с трудом разместили лошадей в тесной конюшне и оставилипри них молчаливого Лорме – конечно же, должным образом вооруженного. Планше,оказавшись на мельнице, тут же вспомнил свое наследственное ремесло, от коегоего вынудили отказаться интриги братьев, и с живейшим интересом принялсязабрасывать хозяина разнообразнейшими вопросами, на которые тот отвечал скупо инеохотно. Хозяин вообще не отличался ни бойкостью, ни словоохотливостью, чтонеудивительно для живущего на отшибе нелюдима. К тому же мельников традиционноподозревали в связях с нечистой силой, разве что самую чуточку меньше, чемкузнецов…
