именем Сталина, то на фоне более чем тысячелетней истории России этот срок хоть и составляет ничтожно малую величину — чуть более 1 %, но, судя по всему, ничтожно малая эта величина оказалась навечно впаянной в судьбы не только нынешнего поколения российских граждан, но и многих последующих. Обусловлена эта зависимость не только тем, что были в ней как большие достижения в экономической, военной и социальной сферах, так и тем, что сопровождалась она, эта эпоха, и не менее значимыми преступлениями перед обществом и конкретными гражданами со стороны власти. Не стану оспаривать, достижения очевидны, однако чем дальше по времени они отстоят от нас, тем неоднозначнее выглядят их результаты (это относится даже к войне 1941–1945 гг.). А вот к оценке преступлений сталинского режима подход более определенный, потому что несправедливое со стороны государства лишение жизни или свободы даже одного человека заслуживает безусловного осуждения, так что же говорить о репрессиях со стороны власти в отношении миллионов людей?
Репрессиям со стороны сталинского режима подвергались представители всех наций, народов и народностей, проживающих на территории СССР. Но более всего от них пострадал русский народ. И не только потому, что он был самым многочисленным. А ещё и потому, что, как уже было сказано выше, только в нём Сталин усматривал основную угрозу созданному им политическому режиму — т. н. сталинизму, и в ещё большей степени — созданному Лениным и сохраненному Сталиным искусственному государственному образованию — Советскому Союзу.
Сегодня, когда для исследователей открылись многие архивы советского времени, стало ясно, что самый большой урон русскому народу сталинские репрессии нанесли в процессе коллективизации 1929–1935 годов и в дальнейшие годы, когда был полностью уничтожен весь активный слой русского крестьянства, который, собственно, и был русским народом. Как представляется мне, именно в эти годы был надломлен дух пассионарности в русском народе. А вторым актом в этом процессе стало т. н. «Ленинградское дело».
О внешней канве этого преступления сегодня знают все. Но по сути, как справедливо отмечают современные эксперты, «Ленинградское дело» и сегодня остается одним из самых загадочных и малоизученных судебных процессов сталинского времени»[7].
Более того, ни историческая наука, ни общественность России до сегодняшнего дня не определились даже с тем, как следует относиться к фигурантам этого «Дела» — одна часть историков и публицистов считает, что Сталин «правильно расстрелял» фигурантов этого «Дела», поскольку они-де действительно «совершили преступные деяния». Другие однозначно относят их к несправедливым жертвам сталинских репрессий.
Трудности в освещении этого события действительно есть. Документов об этом «Деле» в государственных архивах осталось мало, но и те, что есть, до сих пор открыты далеко не все, хотя со дня безжалостной расправы над «ленинградцами» прошло уже около 70 лет (в частности, исследователям до сих пор недоступны протоколы допросов братьев Вознесенских и других фигурантов, непонятно, что происходит с архивным делом министра госбезопасности В. Абакумова и т. д.). Работники государственных архивов в ответ на мой вопрос, почему для исследователей открыта только часть документов по этому «Делу» и когда будет окончательно с них снят гриф закрытости, на второй вопрос отвечают: не раньше, чем через 20–25 лет. А на первый просто молча разводят руками.
Но дело не только в недоступности архивов.
В отношении гонимых в этот же период евреев (дела т. н. «космополитов», «врачей-вредителей») существует довольно многочисленная литература. Есть даже фундаментальные исследования, например, основательная, изобилующая многочисленными подробностями, работа Г.В. Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм» (2003 г.). А вот литература о репрессиях в отношении русских руководителей в те же годы едва насчитывает какой-нибудь десяток публикаций в жанре статей или частично затрагивается в книгах, написанных совсем по другим темам.
При этом палачей «Ленинградского дела» вниманием не обходят. Давно уже существуют специальные монографии, посвященные биографиям тех, кто организовывал «Ленинградское дело», подвергал его фигурантов физическим пыткам (много пишут о Берии, Маленкове, Абакумове, даже Булганине), а вот до написания биографий членов семьи Вознесенских, Кузнецова, Попкова, Родионова, Бубнова, А. Жданова, Вербицкого, других у историков руки ещё не дошли.
Что же касается информации о самом этом событии, то на Западе, например, те, кому положено было, о «Ленинградском деле» знали практически всё. Но популярным оно там так и не стало. И это вызывает вопросы. Почему об уничтожении партийных деятелей и командных кадров Рабоче-крестьянской Красной Армии во второй половине 1930-х годов и гонениях на евреев конца 1940-х годов за пределами нашей страны существует обширнейшая историческая и публицистическая литература, а «Ленинградское дело» 1949–1953 годов практически сохраняется в зоне умолчания?
Как представляется мне, ответ на этот вопрос кроется в национальности репрессированных. В 1930— 1940-е годах гонениям и репрессиям подверглось много лиц еврейского происхождения, и потому пишут об этом и у нас, и за рубежом тоже преимущественно евреи. Ав «Ленинградском деле» удар Сталина почти на 100 % пришёлся по этнически русской элите. Вот в национальной психологии историков и публицистов и надо искать объяснение замалчиванию этого события. Евреям (и отечественным, и зарубежным) о русских жертвах писать не интересно, а русские историки в массе своей всегда почему-то мало интересовались судьбой своих соплеменников. Но дело не столько в национальном происхождении исследователей, сколько — в геополитическом цивилизационном противостоянии англо-саксонского и романо-германского мира с русской православной цивилизацией (если воспользоваться терминологией крупнейшего в XX веке историка британского происхождения Арнольда Тойнби).
Русский «флёр» этого «Дела» просто отпугивает от него американских историков: эти никогда не станут будить интерес к опасным для них (с геополитической точки зрения) событиям русской истории (по большому счету у англо-саксонского политического класса по обе стороны Атлантики с XVIII века не было более постоянного в мире конкурента и соперника, чем Россия. Похоже, так обещает быть и в XXI веке). Причину этого опасения очень точно, на мой взгляд, определил кандидат исторических наук Л. Решетников: «Запад, — написал он в 2013 году, — никогда не боялся большевистской идеологии, которую он сам и вскормил. Он не боялся диктатуры И. Сталина, пока речь шла о диктатуре руководителя ВКП(б). Но Запад и советская номенклатура смертельно боялись возрождения исторической России.
В связи с этим примечательны слова одного из видных западных идеологов С. Хантингтона (1927–2008): «Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, невзирая на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав
