чтоли? — спросил я, набирая номер.
— Государство всегда обязано знать, где и в каком состоянии находятся высшие должностные лица, — назидательно ответил дед Паша.
— Да, Павел Анатольевич? — раздался в трубке вежливый мужской голос.
— А где сейчас Министр МВД? — спросил я.
— Сергей, а Павел Анатольевич знает, что ты позвонил? — проявил осторожность собеседник.
— Он меня и попросил позвонить.
— Я тут сижу! — рявкнул Судоплатов, развеяв подозрения дежурного.
— Сейчас, подожди на линии, — велел тот, и в трубке стало тихо.
— А почему на время ожидания на линии музыку не включать? — спросил я деда. — Скучно же.
— КГБ скучать не умеет, — гоготнул он. — Катьку бы до инфаркта не довести — таким составом только с должности и снимать. После ужина домой как на крыльях полетит — подумает, что тоже сигнал — простили мол.
— Неудивительно, что у нас столько заслуженных просиживателей партийных кресел от сердечных приступов мрет, — фыркнул я. — С такими эмоциональными качелями.
— Коммунист должен иметь железные нервы, — заметил дед Паша.
— Как у тебя? — подмазался я.
— Как у меня! — не смутился он.
— Николай Анисимович в своем кабинете в Министерстве, — вернулся на линию оператор. — Соединить?
— Соедините, пожалуйста, — согласился я.
Прошло полминуты.
— Щелоков!
— Здравствуйте, Николай Анисимович, — поздоровался я.
— А ты чего по «вертушке» звонишь? — удивился он, узнав меня по голосу.
— Так вышло, — исчерпывающе ответил я. — Вы сегодня в «Потёмкин» собираетесь? Дед Паша попросил вас в баню позвать.
— Погоди-ка, — попросил он и положил трубку на стол. Немного неразборчивого бормотания на фоне, и он вернулся. — Как раз работа на сегодня закончилась, приеду. Во сколько жар накопится?
— Во сколько? — шепотом спросил я деда.
— К половине седьмого зови, — велел он.
— К половине седьмого. Еще Семен Кузьмич придет.
— Буду, — пообещал Николай Анисимович и положил трубку.
— Сымитировал отсутствие рабочей нагрузки, — радостно настучал я, вернувшись в кресло.
— А куда бы он делся? — фыркнул Судоплатов. — У него теперь должность волчья, только на личных связях наверху и держится. Месяц назад наши у него из-под машины бомбу вытащили, тайком, чтобы не волновался.
— Нашли подрывников?
— Нашли, — кивнул он. — Три инфаркта в один день — генерал ментовский и два кооператора.
— Ох уж эти магнитные бури — на сердце плохо влияют, — вздохнул я.
— Ой как плохо! — заржал Судоплатов.
Товарищи министры прибыли вовремя, и мы сразу же направились в баню.
— Давай помогу, — вызвался дед помочь расстегнуть пуговицы рубахи.
— А чего это у тебя? — со свойственной главе Советской милиции наблюдательностью наконец-то заметил травмированный палец Щелоков.
Тяжело Николаю Анисимовичу — седены в волосах прибавилось, морщины углубились, но глаза — напротив, сияют решимостью и отчаянием формата «сдохну, но не сдамся! ».
— Ковырял где не надо! — гоготнул Семен Кузьмич.
Поржали.
— Да на лыжах катался — в дерево въехал, — изложил я настоящую версию событий.
— Торпеда ему как с гуся вода, а дерево достало! — гоготнул дед Паша.
Поржали снова и направились в парилку.
— Холодная в Тихом океане вода-то была? — спросил Семен Кузьмич.
— У нас холоднее, — отмахнулся я.
Старики одобрительно гоготнули демонстрации силы духа.
— Кто тут самый молодой? — спросил Щелоков и улыбнулся мне. — Ты — не в счет, раненный же.
— Я, стало быть, — крякнул Цвигун и поддал пару.
— Этот если ходит — значит не раненный, — заметил дед Паша, кивнув на меня.
— Ты на деда не обижайся, — вернулся на по́лок Семен Кузьмич. — Он сам с двенадцати лет в органах, по себе тебя равняет.
— Я не обижаюсь и изо всех сил равняюсь, — ответил я и спросил деда. — С двенадцати?
— Да какие там «органы», — отмахнулся тот. — Батя в 17 году умер, а мне самиздатовский плакат на глаза попался, из «Азбуки революции», из дома сбежал, справедливое общество строить помогать. К красноармейцам прибился, в роту связи зачислили, «сыном полка» — я читать и писать умел, по тем временам ценный специалист получился. Помогал чем мог.
— Мальчиши-Кибальчиши не на пустом месте появились, — заметил Щелоков. — Много таких «сынов полка» было, что в Гражданскую, что в Великую.
— Обогнал тебя внук-то, — подколол Цвигун Судоплатова. — Вон — стратегической важности операции образцово-показательно проводит.
— С Чили случайно вышло, — запротестовал я.
— А я не про Чили, — ухмыльнулся тот. — А про гостей твоих.
— Тоже мне операции, — поскромничал я. — По болотам через границу пробираться не надо, бомбы таскать не надо, на пулемет ходить — тоже. Катайся себе в теплом РАФике да по ресторанам гуляй.
— Вот какое поколение воспитали! — умилился Щелоков. — В болоте тонуть мечтают.
— Ты вроде тонул, Паш? — спросил деда Цвигун. — Расскажи молодому.
— Ничего приятного в этом нет, — исчерпывающе ответил Судоплатов, в его глазах мелькнула тень, и он поддал пару.
До сих пор мерзнет.
— Ловили мы как-то диверсантов, — пустился в воспоминания Щелоков. — Два дня по лесам бродили, к болоту вышли — вот они, голубчики, по пояс торчат. По осени дело было, двое уже всё, а третий — ничего, живой, зубами стучит. Много тогда полезного нам рассказал в обмен на протянутую палку.
— Протянули? — спросил я.
— А как же! — кивнул Николай Анисимович. — Слово дал — держи.
— А потом?
— А потом — военно-полевой суд, — развел тот руками. — Мы же не звери — без приговора не расстреливаем.
— Хорош мне внука портить, у него и так руки к «Маузеру» тянутся, — влез дед Паша.
— А ты не давай! — гоготнул Николай Анисимович. — И так методами военно-полевых допросов злоупотребляет. Ты поди научил?
— Сам кого хочешь научит, — фыркнул Судоплатов. — У него черновик дома лежит, Эмма показывала — про инквизитора сказка, там в первой же главе пальцы топором рубят. А название-то какое — «Кровь и железо»!
— Инквизитор, значит? — с любопытством посмотрел на меня Цвигун.
— Нет конечно, — улыбнулся ему я. — Просто Родину очень люблю.
Глава 3
Здание фонда имени меня едва ли способно привлечь внимание рядового гражданина. Не вызовет оно интереса и у интуриста, который даже не посмотрит на эту совершенно типичную двухэтажную кирпичную конторку в трех кварталах от «Эко-парка Сокольники». Вот там интересно всем — и местным, и соседям из соцлагеря, и капиталистам.
Припарковавшись рядом с парой служебных «Москвичей» старого образца и одной директорской «Волгой», мы с Виталиной выбрались под зимнее солнышко и пошли к крылечку. Окажись мы здесь летом, можно было бы полюбоваться окруженными низким деревянным заборчиком клумбами, но теперь приходится любоваться сугробами. Привычно обстучав галошные валенки, я покосился на закрепленную на двери, призванную отбить у проходящих мимо товарищей остатки любопытства табличку «Внешторг. Филиал №33» с графиком работы, и мы вошли внутрь.
— Доброе, дядь Ген, — пожал руку поднявшемуся ради такого дела дяде-вахтеру. — Как у нас дела?
— Доброе. Селиванов с Бондаревым ругаются, — в соответствии и должностными инструкциями поделился тот.
— Плохо, когда заместитель директора ругается с начальником, — вздохнул я. — Причина?
Дядя Гена не стал полагаться на профессиональную память и достал из ящика стола папочку:
— Здесь про них и еще кое-что по мелочи.
— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с Вилочкой пошли на второй этаж, в совершенно казенного вида, обезличенный кабинет с двумя столами, печатной машинкой, картотечным шкафом и сейфом.
Табличка на двери гласит «Директор по моральной поддержке». «Обезличенность» продиктована тем, что здесь я почти не бываю — неудобно, большинство гостей водить нельзя, это же режимный объект.
Сев за стол, я развязал тесемки папки и ознакомился с докладом Первого отдела, на три четверти состоящим из подслушанных в коридоре и столовой разговоров начальника фонда со своим замом.
— Товарищ Бондарев считает начальника, цитирую, «манипулятором и бездельником», — изложил суть Виталине.
— Привести? — вызвалась она.
— Критика начальника — дело такое, — покачал я рукой в воздухе. — Выслушивать надо сразу всех, а ему — дать возможность отвечать. Организуй, пожалуйста, общее собрание.
Девушка временно покинула кабинет, а я повернулся к окну. Разгар рабочего дня, на улицах пусто, из интересного только копающаяся в мусорке расположенного через дорогу двора собака с желтой биркой в ухе.
Уже полгода по всем городам и весям Советского Союза силами солдат-срочников происходит отлов бродячих собак для последующей стерилизации. Вот этот пёсик с биркой как раз из таких. Отстреливать бродячих животных бесполезно — на их место всегда приходят новые, потому что несознательные граждане, поддавшись импульсу, заводят питомца и потом выкидывают его на улицу, осознав, что живое существо вообще-то требует ухода. Уличных животных потом подкармливают граждане сердобольные, и из-за этого популяция растет, подчиняясь биологическому закону: количество особей прямо пропорционально размерам кормовой базы. Стерильные же стаи обладают более-менее стабильной
