на одиночество в социальной сети.
– Сегодня опять выложила фотки – и опять ноль внимания! Никто не плюсует, никто не лайкает. Меня просто никто не замечает. А фотки хорошие, няшные. Не понимаю – чего им еще надо? :(
– В том-то и беда, что няшные. А должны быть нюшные!
Так говорил Трикстер.
29
И приступил к ним Планктон, многообещающе позвякивая увесистым дипломатом:
– Поздравьте меня, мужики – я взял очередной кредит. Надо бы обмыть…
– Не гони коней, – осадил его Водила, – сейчас Трикстер подойдет, и начнем.
– Да что вы все носитесь со своим Трикстером, как с писаной торбой? – возмутился Планктон. – Кто он такой вообще? Обычный оттяжник, каких у каждой точки валом.
– Так оно и есть, – согласился Супруг, – оттяжник и раздолбай. Но только раньше я на службе с утра до ночи жилы рвал и по психологам бегал непрерывно – а семья разваливалась на глазах. И ничего не помогало. А сейчас бухаю с вами в полный рост – и все ништяк. Супруга с меня пылинки сдувает, сын мне в рот смотрит. И Водила перестал на людей бросаться, и Док чего-то там защитил. Нет, что-то в нем все-таки есть…
– Да что в нем такого может быть? – не унимался Планктон. – Простой же алкаш!
– Не простой, – возразил Борода, – и не алкаш. Он – часть той силы, что вечно ищет кайф и вечно совершает благо.
Так говорил Борода.
30
И приступил к ним индеец Супруг, матерясь и скрежеща зубами:
– Куда катится этот гребаный мир?! Уже и в школу детей страшно отпускать. Вчера сыну дали брошюрку, а в ней русским по белому написано, что гомосексуализм теперь считается нормой. Они там что, совсем ебанулись? Что у них в голове?
– Да они давно уже думают не тем, что в голове, – объяснил Док, наливая Супругу до краев.
– Но мозг-то у них должен быть? – неуверенно спросил Супруг. – Они же с детьми работают.
– На хрена им мозг? У них есть классификатор болезней. МКБ-10 – их библия, истина в последней инстанции.
Все посмотрели на Трикстера, но он только отмахнулся.
– В последней инстанции – это для дебилов. А для остальных – тестовая версия истины в десятой редакции. И, кстати, тестируется она сейчас именно на нас.
Так говорил Трикстер.
31
Разомлев от жары, мужики лениво потягивали пиво в тени террасы. Водила похлопал себя по карманам и легонько потянул Планктона за рукав:
– Слышь, закурить не найдется?
– Да я уж неделю как бросил, – отозвался Планктон, не поворачиваясь. – Вредно для здоровья. По зомбовизору сказали, что каждая сигарета сокращает жизнь на пять минут.
– Ага, а кружка пива – на десять, – в тон ему прогундел Водила, доставая очередную бутылку.
– А час на диване у зомбовизора – на двадцать, – подхватил Борода. – Так что курить тебе по-любому полезнее, чем слушать про вред курения.
– Что, действительно на двадцать? – недоверчиво переспросил Планктон, обернувшись к Трикстеру.
– И чему я вас только учу! – вздохнул Трикстер. – Это же элементарно. Час, проведенный у зомбовизора, отнимает у жизни ровно час.
– От-же-ж-бля! – восхищенно выругался Планктон. – Мужики, а закурить ни у кого не найдется?
32
Июльское солнце пробивалось сквозь закрытые веки багровой волной; сознание неуловимо соскальзывало в свет, где теряется грань между оттягом и медитацией. Тяпничный вечер располагал; да никто особо и не противился.
И хотел приступить к ним Столичный Хипстер, и не знал как. И топтался он пред ними неприкаянно, потея и разглядывая бисер на мокасинах.
– Да садись уже, не заслоняй солнце, – махнул рукой Трикстер.
Хипстер с сомнением оглядел свои зауженные белые джинсы.
– Чо, прямо на бордюр?!
– На поребрик, – поправил Борода, не открывая глаз.
– Да какая в жопу разница? – раздраженно огрызнулся Хипстер. – Камень он и в Африке камень.
Трикстер приподнял голову и посмотрел на него с сожалением.
– Суть не в материале, но в технологии. Бордюр ложат. А поребрик кладут.
Так говорил Трикстер.
33
И приступила к ним вечно недовольная скво Льготница, и кипел ее возмущенный разум. И поносила она мужиков, насколько хватало словарного запаса.
– Чо лыбитесь, козлы?! В стране кризис, на пенсию не прожить, все дорожает! Промышленность разрушили, сельское хозяйство угробили, полимеры просрали! И сидят довольные! Веселятся! Чему радуетесь, злыдни?
– Питие на Руси – веселие есть! – снисходительно объяснил Борода. И, повернувшись к Трикстеру, уточнил:
– Правильно?
– Неправильно, – ответил тот. – Бытие на Руси – веселие есть. А питие его только усугубляет.
Так говорил Трикстер.
___
продолжение следует.
или не следует
Сборник
Имперские марши
1
Равнение – направо!
К позициям – бегом!
и вбиты в землю травы
казённым сапогом,
и вновь уводят строем
в пески чужой страны
обманутых героев
бессмысленной войны.
В спасении – прощенье,
сомненья далеки,
бьют по живым мишеням
весёлые стрелки,
им выдадут награды,
а трупы сбросят в ров,
скажите, бога ради —
почём чужая кровь?
Под гусеницей танка
афганская земля,
вожди кричат – «в атаку!»
бесстрашно из Кремля,
всё дальше наши флаги
вывозят за рубеж —
зачем грустить о Праге
и помнить Будапешт?
Под серп кровавой жатвы,
в крещение свинцом
великая держава
безусых шлёт юнцов.
Равнение – направо!
Не выдайте, сынки!
Вперёд! За вами правда,
весёлые стрелки!
А если думать больно
с кем там подружка спит —
солдату перед боем
промоет горло спирт,
по кругу пустят фляги
избранники судьбы —
ждет пацифистов лагерь,
героев ждут гробы.
И смерть покроет славу,
и кровь зальёт погон,
чужие лягут травы
под русским сапогом,
и снова, как когда-то,
пройдут, примкнув штыки,
имперские солдаты —
весёлые стрелки.
2
Брат мой лёг
в песок
в далёкой стране,
враг мой
рвётся в бой
за нашей спиной —
тыловой герой подрос на войне.
Кем расплатится он завтра с войной?
3
Вернулись из окопов
мы под родимый кров,
отмыв с ладоней копоть
и спёкшуюся кровь,
бесславные увечья
нам больше не страшны,
забытые навечно —
до следующей войны.
Затих над ковылями
набат стальных лавин,
как метко мы стреляли
в собратьев по любви!
Но пулями их метить
мы больше не должны
уже до самой смерти —
до следующей войны.
В кровавой карусели
наш скорый суд карал,
обильно смерти сеял
и ждал ростков добра,
излишни оправданья —
герои прощены.
Прощайте! —
до свиданья! —
до следующей войны.
Пусть вместо флагов реют
полотнища простынь!
Забыть бы поскорее
кошмар чужих пустынь!
Пусть народятся где-то
шальных полков сыны,
успеть бы до рассвета —
до следующей войны.
