Книга Она будет жить с нами - Амелия Борн

Перед глазами всплыл образ этой змеи. Поражало то, насколько непохожи мы с нею были. Разве что рост примерно одинаковый. В остальном - небо и земля. По материнской линии у меня в роду имелись армянские корни, к слову, весьма дальние, но знойной южный колорит я вполне себе унаследовала. Густые темно-каштановые волосы, смугловатая кожа, выразительные карие глаза. И верхние, и нижние девяносто всегда служили предметом моей тайной женской гордости, а уж дряблых животов, как и некрасивых ног и рук у бальников попросту не бывает. Все-таки внешность для данного вида спорта занимает далеко не самое последнее место, поэтому на красавиц я в свое время насмотрелась.

Что самое удивительное, раньше я была убеждена, что и Эду нравятся девушки исключительно моего типа - яркие фигуристые брюнетки среднего роста. Но беременная Карина разбивала эту стройную теорию вдребезги. Щекастая, хотя и без лишнего веса. Фигура? Да так себе фигура, обычная. Руки, ноги, небольшая грудь. Кожа светлая, с веснушками. Отчего-то эти веснушки буквально врезались мне в память и не давали покоя. Глаза водянисто-зеленые. Рот маленький. Нос чуть вздернут. Волосики жиденькие, рыжеватые. Я не успела понять, свои или крашеные. На в целом миловидном лице ни грамма косметики. Но добило меня платье в цветочек. Собранное под грудью и расклешенное в пол. С ее картинно сложенными на животе руками - ни дать, ни взять само воплощение материнства. Хоть сейчас на икону.

У меня не закрадывалось и тени сомнения, что все это явление Мадонны народу - хитрый тактический ход. Да хотя бы потому, что Эдик обожал обряжать в подобные наряды и меня. Вот только пузо мне не надул. Зато Карине подфартило.

Злость и отчаянье пульсировали во мне попеременно. Я так и стояла, не зная, что делать и как быть, пялясь на запертую дверь. Бить окна, или чего доброго выпрыгивать из них… Нет, едва получив настолько убойную порцию унижения, к еще большему я пока была не готова.

- Подумать. Мне надо подумать, - стала повторять как мантру.

Ухватившись за эту мысль, как за единственную опору, в каком-то полубреду уселась на кровать. Вот только сосредоточиться никак не получалось. В голове упорно всплывали вызывающие лютую тошноту вопросы, каждый раз пробивая очередное дно моего персонального ада.

«Что они там сейчас делают?» - всплыло и зациклилось.

Я истерично рассмеялась. Самое ужасное, что под всей той ненавистью и обидой, которые я сейчас испытывала в сторону мужа и его девки, как черт из табакерки, вдруг выскочило чувство вины. Что-то во мне слабое и вместе с тем упрямое продолжало цепляться за старое и убеждать. Нет, Эдик хороший, щедрый и благородный. Он один пришел на помощь. Спас дедушку и меня. Ведь если бы он тогда не погасил долги, мы были бы вынуждены продать квартиру, к которой дедушка был очень привязан, и навряд ли бы пережил ее потерю.

Конечно, я слышала, о чем шептались некоторые кумушки на нашей свадьбе. Мол, купил себе Каблуков тепличную дурочку, которая теперь ему за это еще и по гроб жизни будет благодарна.

Подобные комментарии завистниц я легко отбрасывала в сторону. В конце концов, на свете много богатых людей, а протянул руку помощи только Эд. Поэтому быть благодарной и верить в непогрешимость собственного мужа было очень легко. А теперь получалось, что правы были те, кто смотрел на меня с жалостью?

Я обхватила себя за плечи и зарыдала. Только даже плакать приходилось беззвучно. Мысль о том, что рыжая гадина услышит мои завывания, была невыносима и я молча давилась слезами.

В какой-то момент, обессилев, я просто отключилась. Проспала до четырех утра, а очнулась от голодного спазма в животе и приступа удушья. Сначала по привычке потянулась рукой на сторону мужа сказать ему, что мне нехорошо. Но постель оказалась пуста и я вдруг все вспомнила.

Кажется, в этот мгновение пережила все заново. Возвращение с цветами домой, чужую женскую обувь в прихожей, сцену на кухне… Дышать стало еще труднее. Виски стянуло, точно обручем, а сердце застучало так громко и неистово, словно хотело выпрыгнуть из моего горла и скрыться в неизвестном направлении. Покачиваясь, я подбежала к двери и стала стучать. Вот только на помощь ко мне никто не спешил. Эдик продолжал свои воспитательные процедуры, а быть может, просто спал.

Осознание, что я сейчас тут просто окочурюсь на радость беременной сопернице, как ни странно, заставило найти в себе силы и собраться. Я сползла на пол и, уговаривая себя ни о чем не думать, попыталась сделать вдох. Медленно короткий… Затем - медленный же выдох подлиннее. Постепенно приступ паники отступил и я, кажется, задышала нормально.

Вновь пришли слезы. Я с остервенением стала вытирать их со щек. Нужно срочно прекращать этот потоп. Не хватало еще радовать муженька и его приживалку распухшим лицом.

Шалым взглядом обвела взглядом спальню, с какой-то болезненной жадностью впитывая детали, которым раньше не придавала никакого значения. Вот чемодан известного бренда, с которым мы летали в свадебное путешествие. Так и не собранный, он остался лежать на полу в ворохе смятой одежды у шкафа. На туалетном столике у окна - привычная батарея уходовых средств и косметики. Кровать, застеленная любимым плюшевым пледом с мелкой россыпью серебристых звездочек. Две тумбочки-близняшки по бокам супружеской постели. Раньше даже они почему-то казались мне символом близких доверительных отношений. Все ложь! И чемодан, и тумбочки, и показное благородство!

Даже моему не в меру затуманенному романтическими идеалами уму было понятно - если действительно любишь человека, или хотя бы немного его уважаешь, никогда не поступишь с ним так, как это сделал Эдик. Конечно, его измену ничто не могло оправдать, но, в конце концов, множество мужчин имели интрижки на стороне и не спешили при этом тащить их в свою семью. Такая двойная жизнь также отвратительна, но стоило признать - в подобных попытках прикрыть свое предательство хотя бы виделись зачатки какой-никакой совести. Вот только не в случае с Эдом. Каблукову подавай гарем.

Я подошла к туалетному столику и, почти упав на приставленный к нему пуф, всмотрелась в свое отражение.