болезненно вырвался из тех ужасных воспоминаний. Меня трясло, от боли и обиды выступили слёзы. Проморгался.
— А меня помнишь, Шуруба?
За моим столом сидел средних лет мужчина в белом халате.
— Вот тебя я помню. Иван Иваныч. — сказал я и вытер руками слезы. Одна слезинка попала на губу и зажгла язву. Из раны снова пошла кровь.
— Помрёшь ты от этого проклятья, дурак.
— Не надо было меня комиссовать. Зачем меня домой отправил? Там бы я быстрее сдох.
Я зажёг новую сигарету и сделал очень длинную затяжку.
— И эта отрава тебя к могиле приближает. Язва-то твоя и из-за этого тоже. — сделал замечание доктор и сам достал из нагрудного кармана белого халата сигарету. Он задымил вместе со мной.
— А ты зачем? Тебе я что сделал? — уставши спросил я, затянувшись второй раз.
— Да вот, напомнить пришёл.
Я начал было сопротивляться, но в мой мозг врезалось всё ярче и ярче противное больничное освещение. Очередь в процедурный. Старая толстая медсестра делает болючий укол в задницу. Очередь за таблетками. Очередь за едой. Очередь к врачу. Захожу.
— Здравствуйте. Пациент Шуруба.
— Здравствуй. Я Иван Иванович, доктор. Расскажи, что там произошло. — спросил мужчина средних лет, внимательно изучая меня взглядом.
Я присел на кушетку и подробно рассказал всё, что знаю и помню. Мне ещё в приёмном отделении хорошо объяснили, что делают с теми, кто врет и отмалчивается: ставят “укол правды” и получают любую информацию.
— Хорошо, хорошо. А теперь раздевайся. Осмотрю тебя.
— Обязательно? — зачем-то спросил я, стягивая с себя нателку.
— Обязательно. — огрызнулся врач и подошёл ко мне.
Вдруг у меня перед глазами понеслись картинки неизвестной мне жизни: мужчина обнимает жену, дети, похороны, любовница, другие дети, деньги, откупы, ложь, уважение… И затем вторая картинка, чёткая, твёрдая: в кабинет заходит парень с черными усами и вонзает нож в сердце Ивану Ивановичу.
И тут я всё понял.
Врач прикоснулся ко мне ледяным фонендоскопом. Я отскочил от него и неожиданно для себя выпалил:
— Если вы продолжите, то вас усатый зарежет.
— Что? — врач замер с фонендоскопом в одном ухе. Затем схватил меня за плечо и придавил предплечьем на горло: Кто тебя послал?!
— Никто. Я увидел… — растерянно сказал я и сполз по стене. Голова закружилась, заныли ноги, стало очень плохо.
Врач присел ко мне и шёпотом сказала:
— Что ещё ты видел?
— Любовница, кучерявая, светленькая. Гроб видел, похороны чьи-то. И ещё жена с детьми, черноволосые всё. Два мальчика. — ответил я, кое-как вычленяя мысли из головной боли и борясь с тошнотой.
— Что ещё?
— Надо уезжать. Срочно. Подальше.
— Куда?
Я напряг голову и чётко увидел город рядом со своей родной Красной деревней… Но никак не мог вспомнить название. После контузии плохо у меня было с названиями…
— В город, который на берегу огромного круглого озера. Где деревня Красная. Туда надо, там только будет тихо. Жену любить надо, и все несчастья прекратятся.
— А если не уеду, когда он придёт, усатый? — ещё тише спросил врач.
Я напрягся и снова увидел картинку, как заходит тощий усатый парень… На столе стоит календарь. Я всмотрелся…
— Послезавтра.
— Понял. И про город понял, у нас там тёща живёт. Жила. Жена просила туда переехать. Вот, только с похорон вернулись оттуда…
— Уезжайте немедленно.
— Я понял. Я тебя комиссую. Поспособствую. — ответил Иван Иванович и что-то написал в бумажках. — Свободен!
На завтра меня отправили домой. Через неделю я зашёл в свой дом… За мою службу умерла мать, а следом за ней ушёл отец. Я поехал в город в военкомат и там встретился с доктором…
— Вот это встреча! Вот это да! — радостно проорал на весь коридор врач.
Я вежливо улыбнулся и отошёл в сторону. Но мужчина подошёл ко мне и близко наклонился.
— Мне позвонили. В моём кабинете зарезали нового. Со мной спутали. Ты мне жизнь спас.
— Рад служить. — автоматически ответил я.
— Шуруба! — прокричал властный мужской голос из-за двери и я шмыгнул в кабинет…
В ушах зазвучал тёплый и родной голос… Я вернулся в реальность.
— По́лно, сынок. Хватит переживать.
Передо мной за одним столом сидела мама. Такая молодая и такая красивая. Моя мама. В светлом платье. Ярко-голубой платок покрывал голову и крепким узлом держал толстую каштановую косу.
— Мама! Мамочка! — крикнул я и сделался таким маленьким, будто мне снова шесть. Я вскочил со стула, опрокинув его, и влетел в мамины объятия. Любовь. Безграничная любовь окутала меня, словно тёплая шаль, связанная самыми добрыми и заботливыми руками. Счастье.
— Мама, ты же умерла. Так давно… — я пытался заглушить дурные мысли и всё сильнее вжимался лицом в мамино платье. Её нежные мягкие руки гладили меня по голове и по спине. Но я понимал, что мамы больше нет.
— Пойдём домой? — спросила мама, не прекращая гладить меня по голове.
— Куда же это? Мы и так дома…
Вдруг мама стала какой-то маленькой, щуплой, худой. И по моим рукам побежало что-то тёплое, липкое, густое…
Я отхлынул от мамы и застыл в полнейшем ужасе. На стуле сидел тот мальчишка. Который перерезал в ту ночь моих товарищей в больничной палатке. Из его тонкой грязной шеи лился водопад крови. А в моей руке был зажат окровавленный нож.
Мальчик смотрел мне прямо в глаза. Затем, улыбнувшись, процедил, преисполненный ненавистью:
— Будь ты проклят, Шуруба. Место тебе в аду!
Меня разбудил странный звук. Я лежал с закрытыми глазами, сдерживая тошноту от головокружения, и слушал, как кто-то стучал в стену дома под окном. Глухие удары с длинными паузами быстро затухали, теряясь в толстых брёвнах, и я не был уверен, что это всё происходит в реальности.
