мальчиков, Гриша просто не понимал, как он мог не замечать этого. В результате долгих размышлений получалось, что школа — это концлагерь, в котором юных фашистов учат издеваться над… над ними.
Какой-то очень усталый дядя из узников рассказывал Грише о принципах организации подполья в концлагерях. Он, казалось, сам не понимал, что и кому говорит, просто рассказывал, рассказывал, рассказывал всю ночь, а наутро умер. Не всех можно было спасти, и этот факт наполнял сердце сержанта болью, но… Нужно было жить дальше.
Маленькую девочку принесли солдаты, ей было навскидку лет пять. Она не откликалась ни на одно имя, почти не ходила и смотрела вокруг глазами, полными ужаса, подпустив к себе почему-то только солдат и Гришку с Веркой. Именно им малышка позволяла мыть себя, кормить, не падая в обморок и не сжимаясь от страха. Так у Гриши появилась младшая сестренка, Аленушка. Очень уж девочка была похожа на иллюстрацию, изображенную в найденной еще в сорок втором в разбомбленном доме книжке сказок. Их стало трое…
Часть 3
Обосновавшись в небольшом, покинутом хозяевами доме, три медсестры и Гриша с Аленушкой, уже начавшей потихоньку говорить, обустраивали свое временное жилье, натягивая простыни. Война катилась к концу, совсем скоро они поедут, как мечталось, в загадочный и чудесный город Ленинград, о котором так любила рассказывать Верка. Там у них будет много хлеба, мороженое, как до войны… девушка так вкусно рассказывала о том, как на круглую вафлю выдавливается кругляш удивительно вкусного мороженого, прикрываясь бумажкой, и Гарри понимал, что никакое Фортескью никогда не сравнится с этим. Дело было даже не в мороженом, а в… семье?
— Так, Гришка, а ну-ка иди, погуляй, — улыбчивая Верка прогнала сержанта на улицу. — Сейчас будем нашу красавицу купать. — дело было даже не в помывке Аленки, а в том, что помыться собирались и старшие девушки, пацана как раз стеснявшиеся.
— Хорошо, Вера, — улыбнулся мальчик, выходя на улицу. До линии фронта было не так далеко, о чем говорили бухи полковой артиллерии, расположенной совсем недалеко — гаубицам было нужно расстояние, это Гришка уже знал.
Отойдя от дома, мальчик присел на скамеечку, подставляя лицо весеннему солнцу. Вокруг бегали солдаты и санитары, проезжали танки и самоходные установки, отличавшиеся неподвижной башней, что значило — скоро наступление. Может быть, даже последний рывок к Победе. Эта мечта о Победе стала и мечтой когда-то английского пацана, уже и забывшего почти свое прошлое. Только в снах приходили люди и события, накладываясь на войну и даря пацану понимание своего прошлого. Да, сейчас бы он действовал совсем иначе, но сейчас он был сержантом медицинской службы, награжденным, нужным. У него были сестры и санбат — огромная семья.
Неизвестно откуда прилетел этот снаряд. Может быть, фрицы «докинули», как говорили артиллеристы, или же свои ошиблись с наводкой, что редко, но случалось на войне. Эта сцена не раз приходила потом в снах к Григорию Лисицыну: взлетающие вверх, разлетающиеся в стороны доски и цемент, из которых был сделан дом. Мальчика силой взрыва сдуло со скамейки, что и спасло ему жизнь, а вот девчонкам…
Потом он бежал к дому, растаскивая то, что от него осталось, надеясь на то, что повезло. Рядом были солдаты, бросившиеся на помощь отчаянно кричавшему мальчишке. Гришка что-то тащил, его пытались оттолкнуть, но мальчик почти кусался, пытаясь докопаться до родных. Он их и нашел. Изломанное тело Верки в одной рубашке и то, что осталось от Аленушки. От полного горя воя мальчишки замерли все вокруг. Гриша снова был один.
— Давай, поешь, — мальчика хотели отправить в тыл, но начальник санбата не дал, сказав, что тот просто не выживет. — Надо есть, чтобы были силы.
— Зачем мне силы… — почти сломленный сержант, второй раз, как думали окружающие, потеряв семью, просто не чувствовал себя в силах жить.
— Как ты думаешь, Вере понравилось бы такое поведение? — поинтересовалась пожилая медсестра. — Ты теперь должен жить, чтобы отомстить!
— Отомстить… — то, что зря она сказала именно так, Зинаида Тимофеевна поняла намного позже, но тогда эта цель оживила мальчишку, дав смысл.
И Гришка полез на передовую, спасая, вытаскивая раненых, он не кланялся ни пулям, ни взрывам, будто бы мальчику было совершенно наплевать на то, будет ли он жить. Но пули будто сторонились его, не желая прерывать эту жизнь. Уже поглядывавший в сторону отчаянного мальчишки, комдив готовился подписать приказ, который, по мнению взрослого человека, мог бы спасти жизнь мальчишки.
Было затишье, до Победы, которую не увидят ни Аленка, ни Верка, оставалось совсем немного. Гришка сидел на траве, бездумно глядя на небольшое поле, на котором прыгала невесть откуда взявшаяся девочка лет девяти. Одетая так, как будто и не было войны, она танцевала, когда что-то щелкнуло. Громко так щелкнуло, заставляя мальчика облиться потом.
— Стой на месте, — крикнул мальчик, знавший, что мина рванет, как только с нее сойдешь. — Хальт!
Девочка заплакала, мгновенно поняв, что случилось. Мальчик же добежал до нее, не обращая внимания на то, что могут быть и другие мины, после чего нажал на сандалик, расстегивая его, и показывая ребенку направление. Плачущая девочка посмотрела в глаза мальчика долгим взглядом, будто понимая, что сейчас будет, всхлипнула и быстро-быстро побежала, а Гришка улыбнулся и… вдруг стало горячо-горячо. На мгновение он даже увидел Веру с Аленушкой, услышав «ты должен бороться!», но, наверное, это были предсмертные галлюцинации, о которых рассказывал товарищ капитан.
— Спас немецкую девочку, товарищ генерал, закрыв мину собой, — начальник санбата с утра похоронил все, что осталось от сержанта Лисицына.
— И награды-то послать некому, — вздохнул не успевший отправить пацана в тыл командир дивизии. — За несколько часов до конца погиб…
— Пусть остаются в санбате, — предложил офицер медицинской службы. — Как и Гриша… Навечно…
А за окном уже нарастала победная канонада. Солдаты обнимали медсестер, высаживая в небо боезапас. Война закончилась, и теперь все должно было быть хорошо. Счастливые люди за окном смеялись и… плакали по всем тем, кого забрала самая страшная война. Мысленно пожелав маленькому сержанту тепла после смерти, генерал закурил.
***
Боль сменилась стучанием колес поезда. Это произошло как-то враз, без перехода, отчего нестерпимо заболела голова. Гриша открыл глаза, увидев перед собой смутно знакомое купе, в котором не было никого. Откуда-то слышалась речь, в которой сержант распознал английский язык. Через секунду он
