Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
— Я — возможность, — наконец говорит Франк. — Я — то, во что, теоретически, может превратиться твой друг, если обуздает две непобедимые стихии — время и себя. Но превратится он или нет, неведомо, а я уже есть, потому что, согласись, глупо было бы с моей стороны сидеть на месте и ждать, пока кто-нибудь в меня превратится… Не смотри на меня так, я, разумеется, не Макс, чудесным образом заявившийся сюда из какого-нибудь невообразимо далекого будущего. Никакого будущего, к слову сказать, нет и быть не может, зато есть великое множество рек времени, которые то текут параллельно друг другу, то вдруг сливаются в один мощный поток; этот Город построен именно в таком месте, поэтому и только поэтому тут возможно все, в том числе я — смутная, но многообещающая возможность, которая реализовалась совершенно самостоятельно, сама по себе, без какого-либо участия заинтересованной стороны. И имей в виду, то, что ты услышал, — далеко не единственный верный ответ на твой вопрос. Просто наиболее уместный в данных обстоятельствах.
— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но понятным твой ответ назвать сложно.
— Другие еще хуже, — смеется Франк. — Уж поверь.
Потом они молча пьют чай, а Триша стоит открыв рот, потому что теперь она тоже ничего не понимает — и это про Франка-то, который, сколько она себя помнит, всегда где-нибудь рядом, так что до сих пор у нее и вопросов никаких не было, кто он такой. Франк — он и есть Франк, этого вполне достаточно. Хорошенькое дело, думает она, Франк и не Франк вовсе, а какая-то «возможность». Ну а я тогда, интересно, кто? Еще одна «возможность»? А все остальные? Ну ничего себе! Любопытство сгубило кошку — так, скорее всего, сказал бы сейчас Франк, если бы узнал о ее терзаниях, но он не знает, а если и знает, виду не подает, сидит себе на кухне с гостем, чаю ему подливает. И правильно, потому что уже минуту спустя Триша думает: а, ладно, какая разница, кто как себя называет и что о себе рассказывает. Я — это я, а Франк — это Франк, ничего не изменится, хоть тысячу непонятных слов произнеси, а если вдруг изменится, то уж точно не от слов. Зато со словами гораздо интереснее, такого можно напридумывать, что — ой!
— Знаешь, — тем временем говорит гость, — здесь, в этом Городе, на твоей кухне, я, пожалуй, готов согласиться с чем угодно, в том числе с вещами, которых не понимаю. Более того, даже с собственной неспособностью что-то понять я вполне могу примириться. Я, конечно, все равно стараюсь, но это скорее по привычке, а по большому счету мне все равно. Но этот «большой счет»… Макс сейчас сказал бы, что он открыт на мое имя только в местном банке, и больше нигде. Поразительное все-таки место этот твой… ваш… наш Город.
— Есть такое дело, — соглашается Франк. — Хорошее вышло местечко. Сам иногда удивляюсь. Впрочем, я всегда был уверен, что сотворение нового мира должно начинаться не с начала, а откуда-нибудь с середины и продолжаться потом не только вперед, а во все стороны сразу. Так и работа спорится веселей, и результат куда забавней, правда?
— Все же «забавными» я обычно называю несколько иные вещи.
— Неважно, что и как ты называешь. Важно, как ты себя чувствуешь.
— О да. Здесь я чувствую себя практически белым листом. Человеком без прошлого, почти новорожденным. Память, насколько я могу судить, мне не отказывает, но пока я рассказывал о себе — вчера, например, — чувствовал себя лжецом. То есть все это, конечно, происходило, вопрос — с кем? И ответ мне, имей в виду, совсем не нужен. Не со мной — и хорошо. Наконец-то. Я, если можно так выразиться, не могу простить своему прошлому тот факт, что оно у меня было. Не потому что оно мне не нравится, кое-что до сих пор очень нравится, а со всем прочим вполне можно жить. Но все равно это довольно нелепо — иметь одно-единственное прошлое. Лучше уж вовсе никакого. Вот Макс давеча мне пожаловался, что по утрам его одолевают противоречивые воспоминания о вчерашнем дне, словно несколько жизней одновременно проживать приходится. Говорил, очень трудно с этим справляться. А я слушал и, знаешь, скорее завидовал, чем сочувствовал. Поменялся бы не глядя, честно говоря.
— О, это совсем не проблема. Даже меняться ни с кем не придется. Прошлое, видишь ли, пластично и переменчиво, — говорит Франк. — Ты даже вообразить не можешь насколько. Особенно здесь. Знаешь, в этом Городе есть дома, пустые, но уютно обставленные; если в такой дом сунется из любопытства сосед или случайный прохожий, дверь будет заперта, а вот перед гостем, которому позарез необходимо стать кем-нибудь другим, она сама распахнется. А там, внутри, такой уютный желтый свет и запах ванили, слегка приправленный дымом, захочешь — не пройдешь мимо, потому что сразу ясно: это твой дом. Войдя, обнаружишь, что чайник уже закипает на плите, в камине трещат уголья, а домашние туфли непременно окажутся впору, и теплый хлеб в духовке — в точности такой, как ты всегда любил. Останешься, поужинаешь, заночуешь в этом доме, а поутру вспомнишь, как провел здесь детство и юность, бегал за пряниками на Сладкий рынок и в лавку на углу, смотреть книжки с живыми картинками, ходил в Подводную школу, которую специально построили на дне озера, чтобы детям не хотелось прогуливать уроки, а потом расчувствуешься, чего доброго, сядешь писать письмо родителям, которые — ты будешь в этом совершенно уверен — до сих пор живы-здоровы, просто переехали в другой город, надо бы, кстати, как-нибудь выбраться их навестить. Понимаешь, да?
— Пожалуй. Интересные дела у вас тут творятся, однако. Ничего не скажешь. А кстати, если я все-таки поеду навещать этих гипотетических родителей, которые якобы переехали? Они где-нибудь обнаружатся?
— Будешь смеяться, но, скорее всего, да. Они, и твои бывшие одноклассники, и старик учитель, господин Тракк, который в незапамятные времена рассорился с буквой «в», и с тех пор его ученики стараются употреблять ее пореже, а если все-таки случится нужда, пишут криво и неразборчиво, зато все прочие буквы выводят, как истинные каллиграфы. Словом, все, о ком ты вспомнишь, найдутся, стоит только пожелать, — если, конечно, по дороге к родителям ты не заночуешь еще в каком-нибудь зачарованном доме — тогда наутро тебе будет не до них. А подобный исход весьма вероятен. Я уже хорошо знаю, каких чудес и сюрпризов следует ожидать от этого Города, но в здешних окрестностях, честно говоря, такое творится, что я сам пока не до конца разобрался. Надеюсь, Макс составит мне компанию, а может быть, и ты со временем присоединишься. Буду рад.
— Спасибо за приглашение. Хочется верить, однажды я смогу его принять.
Помолчав, гость спрашивает:
— Я правильно понимаю, что в зачарованных домах остаются ночевать добровольно? Или это ловушки?
— В каком-то смысле, конечно, ловушки. Но это слово обычно употребляют, когда хотят сказать, что человека хитростью заманили в опасное и враждебное место. А наши зачарованные дома вовсе не враждебны; прошлое, которое они предлагают страннику, обычно приходится ему впору и по сердцу, с ним куда как легче, чем с тем тяжким грузом, который приходилось влачить прежде. Личность и характер, сформированные тяжелыми и запутанными обстоятельствами, остаются, а самих обстоятельств как не бывало, мало ли что может присниться под утро — оцени, какой роскошный подарок! Ну и все прочие ловушки этого Города скорее сродни обаятельной улыбке, чей обладатель, конечно, без приглашения вламывается в твою жизнь и в твое сердце, но вряд ли можно сказать, что он сделал это обманом. Обаятельная улыбка — часть правды о человеке; обычно — немаловажная часть. Я понятно объясняю?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
