Дело было так. Габриэль сидел в кабинете заведующего постановочной частью. Вдруг открылась дверь и вошел Перс. Ну, вам известно, что у Перса дурной глаз…
– Да-да! – хором ответили девушки, которые при имени Перса сделали рожки: вытянули вперед указательный палец и мизинчик, прижав большим пальцем средний и безымянный к ладони.
– …и что Габриэль суеверен, – продолжала Жамм, – но всегда вежлив, и, когда встречается с Персом, он просто спокойно кладет руку в карман и дотрагивается до ключей… Так вот, как только перед Персом открылась дверь, Габриэль одним прыжком пересек комнату и дотронулся до замочной скважины шкафа, ну чтобы коснуться железа. При этом он зацепился своим пальто за гвоздь и вырвал оттуда целый клок. Спеша выйти, ударился лбом о вешалку и набил себе огромную шишку; затем он попятился и ободрал руку о ширму, стоявшую возле рояля, хотел опереться на него, но крышка неожиданно захлопнулась и прижала ему пальцы; он как сумасшедший выскочил из кабинета и так торопился, спускаясь по лестнице, что споткнулся и пересчитал боками все ступеньки до второго этажа. Как раз в тот момент мы с мамой проходили мимо. Мы бросились поднимать его. У него все лицо было в крови, мы даже испугались, но он тут же разулыбался и воскликнул: «Спасибо тебе, Боже, что я так легко отделался!» Мы его расспросили, и он нам сказал, что его так напугало. Дело в том, что за спиной Перса был призрак! Призрак с черепом вместо головы, каким его описал Жозеф Бюкэ.
Жамм, запыхавшись, закончила свой рассказ, который она протараторила так, будто за ней гнался призрак; и тут же поднялся глухой испуганный ропот. Потом наступило молчание, которое прервал тихий голос малышки Жири, в то время как Сорелли, очень взволнованная, полировала ногти:
– Лучше бы Жозеф Бюкэ помолчал.
– Почему? – спросил кто-то.
– Так считает мама, – ответила Мэг еще тише, озираясь вокруг, как будто боялась, что ее услышит кто-то, кроме тех, кто находился в комнате.
– Почему твоя мама так считает?
– Тсс! Она говорит, что Призрак не любит, когда его беспокоят.
– Откуда она это знает?
– Потому что… Потому что нет ничего…
Эта наигранная недомолвка разожгла любопытство девушек, которые тесно окружили малышку Жири и, склонившись в едином просящем и испуганном движении, стали умолять ее рассказать все, что она знает. Зараженные общим страхом, они получали от этого острое удовольствие, от которого леденела кровь в жилах.
– Я поклялась молчать, – наконец сказала Мэг.
Однако они не оставили ее в покое, обещая сохранить тайну, и наконец Мэг, сама сгоравшая от желания рассказать то, что она знала, заговорила, не сводя глаз с двери:
– Ну, это из-за ложи…
– Какой ложи?
– Ложи Призрака!
– У Призрака есть ложа?!
При сообщении о том, что Призрак имеет собственную ложу, девушки не смогли сдержать возгласов удивления, смешанного с мрачным восторгом.
– О господи, рассказывай… рассказывай!
– Тише! – приказала Мэг. – Это ложа бельэтажа номер пять. Вам отлично известно: она первая слева от авансцены.
– Не может быть!
– Говорю же вам. Эту ложу обслуживает моя мама. Но поклянитесь никому об этом не рассказывать.
– Конечно! Давай дальше!
– Так вот… Это ложа Призрака… Уже больше месяца туда никто не заходил, кроме Призрака; естественно, и администрация получила указание никогда не сдавать ее…
– Это правда, что туда приходит Призрак?
– Ну да…
– То есть видели, что туда кто-то заходит?
– Да нет же! Туда приходит Призрак, и там никого нет!
Девушки переглянулись. Если Призрак приходил в ложу, то его можно было увидеть, потому что у него черный фрак и череп вместо головы. Они сказали об этом Мэг, но та с горячностью возразила:
– Как вы не поймете? Призрака не видно, и у него нет ни фрака, ни головы! Все, что рассказывают о черепе или об огненной голове, – это болтовня! У него нет ничего подобного… Его можно только слышать, когда он в ложе. Мама ни разу его не видела, но зато слышала. Она хорошо это знает, ведь она сама ему приносит программку!
– Малышка Жири, да ты просто смеешься над нами, – сочла своим долгом вмешаться Сорелли.
Тогда малышка Жири расплакалась:
– Лучше бы я не болтала… Если бы только мама знала!.. Но все-таки Жозеф Бюкэ зря занимается делами, которые его не касаются. Это принесет ему несчастье. Мама еще вчера это говорила.
В этот момент послышались грузные торопливые шаги в коридоре и чей-то запыхавшийся голос прокричал:
– Сесиль! Сесиль! Ты там?
– Это голос матушки, – прошептала Жамм. – Что случилось?
Она открыла дверь. В комнату влетела представительная дама, сложением напоминавшая гренадера из Померании, и со стоном рухнула в кресло. Ее глаза дико вращались, и лицо приобрело оттенок терракоты.
– Какое несчастье! – проговорила она. – Какое несчастье!
– Что? Что такое?
– Жозеф Бюкэ…
– Ну и что – Жозеф Бюкэ?
– Жозеф Бюкэ мертв!
В гримерной раздались недоверчивые восклицания и испуганные просьбы рассказать о случившемся.
– Да, его только что нашли повешенным на третьем подземном этаже. Но самое ужасное… – продолжала срывающимся голосом почтенная дама, – самое ужасное в том, что рабочие сцены, которые нашли тело, утверждают, будто слышали возле мертвеца какой-то шум, напоминающий заупокойное пение.
– Это Призрак! – вырвалось у младшей Жири, которая тут же прижала ко рту сжатые кулачки и пролепетала: – Нет-нет! Я ничего не говорила!.. Я ничего не говорила!
А вокруг нее подруги в ужасе повторяли шепотом:
– Точно! Это Призрак!..
Сорелли побледнела.
– Я не смогу произнести приветствие, – прошептала она.
Мамаша Жамм опрокинула рюмку ликера, стоявшую на столике, и высказала свое мнение: в подземельях Оперы и впрямь живет призрак.
Правда в том, что так и не удалось узнать, как именно погиб Жозеф Бюкэ. Краткое следствие не дало никакого результата: единственной версией было самоубийство. В своих «Воспоминаниях директора Оперы» господин Моншармен, один из двух директоров, сменивших Дебьена и Полиньи, так описывает случай с повешенным:
«Досадный инцидент нарушил маленький праздник, который устроили по случаю своего ухода в отставку господа Дебьен и Полиньи. Я находился в кабинете дирекции, когда неожиданно туда вошел Мерсье, администратор. Он был крайне потрясен и рассказал, что на третьем этаже подземелья, прямо под сценой, между задником и декорацией к „Королю Лахорскому“, нашли тело рабочего сцены.
Я воскликнул: „Нужно его снять!“ Но пока я бегал вниз и доставал лестницу, веревка на шее повешенного уже исчезла».
Господин Моншармен счел это событие абсолютно нормальным. Человек повесился, его собирались вытащить из петли, а веревка исчезла. О! Господин Моншармен нашел этому простое объяснение: «Это было время занятий в танцевальном классе, и корифейки и ученицы балетной школы быстренько приняли
