согреть бедных и богатых, знатных и рабов, ибо проникает лучами своими он в самые темные глубины естества людей, озаряя его и развевая мрак благодаря гласу и делу Церкви. И мы могли бы нести это почетное знамя и дальше, если бы Церковь имела большее влияние в нашей стране, да сохранит ее Свет.
— В моей стране, — снова поправил Бахирон. — И уверяю вас, Спектр, Церковь будет иметь все условия для того, чтобы нести знамя, как вы выразились. Но политика и религия должны быть разделены.
— Мы могли бы поговорить наедине, Ваше Величество? — спросил Карпалок, теребя иссушенными пальцами амулет в виде треугольника из белого золота, символизирующий призму Света. — Ведь снисходя на темную землю нашу, Свету далеко не каждому человеку удается даровать должный луч веры и тепла в час ночи мира, и это бремя падает на плечи Церкви, да сохранит ее Свет.
Наклонив голову, Бахирон поморщился. Порой было очень сложно понять, когда Спектр Карпалок говорит о мирском, а когда о религиозном. Его вообще сложно понять.
— Мы поговорим, — заверил король. — Я со всеми вами переговорю лично, как подобает советникам и королю.
В покоях снова повисла тишина. Похоже, Бахирон Мур твердо решил вернуться к традиционной монархии, отказываясь от совета, наделенного властью, к которому у него никогда душа не лежала из-за памятной деятельности его мятежного дядюшки. Регент хоть и неплохо справлялся с управлением страной, но допустил ошибку, проигнорировав традиции и пойдя против воли своего племянника, законного правителя Алокрии.
Шеклоз Мим молчал и поглядывал на ерзающего Касироя.
"Ему есть что терять", — подумал глава Тайной канцелярии, выловив в глубинах своего сознания заманчивую, но очень опасную идею.
— Значит, Ваше Величество, теперь мы свободны? То есть, встаем и уходим? — воодушевился Мирей Сил. — Я могу вернуться в море и послужить стране тем, что действительно умею?
— Нет, комиты, — ответил Бахирон, отлепляя от стола пропитанный кровью рукав. — Вы все еще комиты. Я сказал, что мне понадобится время, чтобы принять все правление на себя. Пока вы еще будете исполнять свои роли и распоряжаться в своих сферах, но совета комитов отныне не существует. Он оскорбляет традиционную королевскую власть и должен быть распущен.
В этот момент раздался негромкий стук в дверь. Король позволил войти, и в покои прошел стражник, а за ним ввалился молодой человек в зеленой одежде лаборанта Академии с факультета фармагии. Выражение лица главного алхимика Патикана Феда, который оставался абсолютно безучастным ко всему, что происходило на совете, наконец хоть немного оживилось.
— Ваше Величество, могу я обратиться к мастеру Патикану? — выпалил юноша, с трудом переводя дыхание.
Фед посмотрел на короля. Как бы монарх ни желал иметь полную и всеобъемлющую власть, в дела Академии стороннему от науки человеку соваться бесполезно. И Бахирон это прекрасно понимал, поэтому просто коротко кивнул.
Старый алхимик подошел к посыльному, который начал что-то быстро рассказывать.
— Ваше Величество, если у вас нет никаких вопросов ко мне, могу ли я удалиться? — спросил Патикан, выслушав молодого человека.
— Что-то срочное? — поинтересовался король.
— Небольшой инцидент, Ваше Величество, — спокойно ответил алхимик. — Ничего особенного.
Бахирон махнул рукой.
— Ступай. Потом расскажешь обо всем лично. А мы пока что обсудим противодействие преступной сети Синдиката…
Последнюю фразу Патикан уже не слышал, потому что быстро шел по коридору за лаборантом. Академия располагалась в одной из старых башен дворца, поэтому в экспериментах следовало соблюдать крайнюю осторожность. Фармагики, однако, этого правила не придерживались. На факультете фармагии обучаются и работают алхимики с особыми способностями, позволяющими им сложными манипуляциями контролировать ядовитые и лечебные жидкости, пары, а также их движения в живых организмах. За фармагиками давно закрепилась слава первоклассных врачей, они обзавелись богатыми клиентами и влиятельными друзьями. Вероятно, именно поэтому они позволяли себе намного больше других членов Академии.
Патикану уже приходилось сдерживать их эксперименты с ядами, но фармагия с каждым годом становилась все более и более влиятельным направлением алхимии в Академии. И для очередной демонстрации нового лекарства, иными словами, лечащего яда, у Феда никто даже не спрашивал позволения. В итоге — взрыв, ядовитые испарения в аудитории, человеческие жертвы. Присутствовавшие на демонстрации фармагики сейчас контролировали облако яда и помогали пострадавшим. За главным алхимиком и главой факультета фармагии Маноем Саром были отправлены посыльные.
Патикан зашел в аудиторию. Шестеро фармагиков плавно и синхронно поднимали руки вверх. Бледный пар клубился под потолком, но благодаря их манипуляциям оставался там. Маной был уже здесь, стоял возле лежащих у дальней стены людей. По аудитории разносились их сдавленные стоны.
— Я не разрешал проводить подобных мероприятий, — сурово произнес глава Академии, подойдя к главному фармагику.
— Прогресс не стоит на месте и сдерживать создание и развитие новых лекарств вам не под силу, мастер Фед, — спокойно ответил Маной, безотрывно следя за корчащимися людьми.
Патикан наконец разглядел жертв инцидента. С их лиц и рук почти полностью сошла кожа, оголяя уже подгнивающие мышцы, местами были видны кости. У многих вместо глаз остались лишь зияющие черные впадины, подбородки забрызганы рвотой вперемешку с кровью и частичками внутренних органов. Умирающие и мертвецы без тени уважения были свалены в одну жуткую кучу человеческих тел, под которой расползалась вонючая лужа всевозможных выделений.
— Почему вы им не поможете? — ошеломленно спросил алхимик.
— Им уже никто не поможет. Слишком большая доза экспериментального лекарства вызывает… ну, вот это все, — фармагик лениво обвел рукой страдающих людей. — И никакого противоядия нет, не изобрели пока еще. Но, благодаря нашим невезучим гостям, мы можем воочию наблюдать симптомы и впредь будем готовы к подобной… трагедии.
Один из умирающих приподнялся и, протягивая руку вперед, попытался что-то сказать. Зрачки были скрыты за густой серой пеленой, а изо рта вместо слов вырвался сдавленный хрип, прерывающийся звуками лопающихся пузырьков липкой и густой бледно-розовой крови. Фармагик наклонился к нему и почти вплотную приблизился к страдальцу, внимательно разглядывая мучительную гримасу на этой уродливой пародии человеческого лица, почти целиком покрывшейся вздутыми гроздьями пузырящейся кожи. Вскоре человек окончательно ослаб, тяжело опустился на пол и затих. Из его уха потек тонкий коричневый ручеек.
— Поразительно, — произнес Маной Сар с довольным видом.
Патикан прожил долгую жизнь, всецело посвятив ее науке. На его веку было немало несчастных случаев из-за непроверенных реакций и ошибок во время экспериментов. Но такой кошмар он видел впервые.
— Вы ответите за это перед королем, — только и смог выдавить из себя главный алхимик.
— Может быть, оставим это происшествие в тайне? — небрежно поинтересовался фармагик и наконец повернулся лицом к собеседнику. — Вы же понимаете, что если король узнает об этом,
