голове.
Надя закашлялась и с трудом проглотила вязкий комок в горле. Тело ее вдруг стало неповоротливым, чужим и вялым. Ноги и руки отяжелели и затряслись еще сильнее. Все, о чем она думала до этого, все ее переживания и боль в один момент исчезли, оставив только этот первобытный страх смерти, переступить который было далеко не каждому по силам. Вот и Надя Чарушина сейчас не могла думать ни о чем, кроме как о том, что стала невольной убийцей. Она — правильная девочка из интеллигентной семьи, умная и целеустремленная…
— Господи, спаси и сохрани… — прошептала она побелевшими губами и нажала на ручку двери.
Дождевые капли тут же смешались со слезами, бежавшими по ее бледным щекам. Надя попыталась разглядеть то, что находилось позади машины, но никак не могла сфокусировать взгляд. Она зажмурилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы прийти в себя. Помогло не очень, но хотя бы дало возможность сосредоточиться на собственных движениях. Шаг за шагом, Наденька преодолела пару метров и остановилась позади машины.
— Эй!.. — едва слышно выдавила она из себя и слизала с губ дождевые капли.
Густые кусты шевелились от ветра, мигающие огни аварийки не давали нужного количества света. Под ногами шуршал мелкий гравий. Надя присела на краю дороги и, вытянув руки, зачем-то стала шарить перед собой. Но пальцы натыкались лишь на высокую траву, которую Наденька обрывала в каком-то нервном полукоматозном состоянии.
В ушах стоял гул, перед глазами плыло. Надя потерла лицо терпко пахнущими придорожной зеленью руками и зажмурилась, пораженная нахлынувшими не к месту воспоминаниями…
"- У вас такой необычный одеколон, Павел! Почему-то сразу подумалось о дачном огороде… Не знаю, как объяснить…
Ржевский крепко сжал ее руку и улыбнулся. В глазах сверкнули хитрые огоньки.
— В парфюмерии подобные ароматы называются "гринери", — пояснил он.
— Да?! Я ведь не обидела вас подобным сравнением? — ей стало не по себе от мысли, что она может показаться глупенькой, и что после их первого настоящего свидания больше встреч не будет. Она впилась глазами в его лицо, чтобы не пропустить первую реакцию.
У Ржевского была роскошная заразительная улыбка, от которой у самой Нади щекотало губы; красивая фигура и смуглая кожа, к которой хотелось прикасаться. Непривычная, удлиненная стрижка делала Ржевского похожим на сказочного принца, но Наденька видела, что в его глазах таится совсем другое — порочное, жаркое и неуемное… И то желание, которое она ловила в его ответном взгляде, отдавалось в ее теле призывной волной, будто они с Павлом были двумя магнитами.
— Наденька, разве вы можете хоть кого-то обидеть? Вы — само совершенство, — сказал он тогда своим бархатным голосом, и Надя еле сдержалась, чтобы не взвыть как мультяшный волк. — Основная нота этого одеколона — аромат скошенного газона, — продолжил Ржевский. — Чуть кисловатый, поначалу немного резкий, но уже через мгновение дарящий необыкновенную свежесть. Знаете, когда я был студентом… А я был нищим студентом, — уточнил Ржевский и на секунду задумался. — В общем, я мечтал о красивых вещах, которыми окружу себя, когда…
— Когда вырасту… — тихо продолжила за него Надя, подумав о собственных мечтах.
Они шли по набережной. Был январь, и в морозном воздухе травянистый запах звучал особенно отчетливо.
— Я вырос, как вы видите, но вот этот аромат — он самый первый, понимаете? Да, он недорогой, но для меня его покупка стала целой историей. Как-нибудь расскажу вам об этом. И теперь, когда что-то происходит в моей жизни впервые, или когда я принимаю для себя особенно важное решение, то пользуюсь им как талисманом.
— Получается, что сегодня… — Наденька зарделась, оглушенная приятной догадкой.
— Да, сегодня для меня особенный день, Надя. Вы согласились прийти на свидание, и я надеюсь, что эта встреча не будет последней. Я готов выполнить любое ваше желание, только пообещайте, что никогда не бросите меня! Знаете, я тут подумал, а не слетать ли нам в Италию? В горы. Есть очень милый отельчик, где тихо, и вкусно кормят. Вы были в Италии? Нигде нет такого ласкового солнца.
Надя замерла, пораженная его словами. Ржевский смотрел на нее сверху вниз, и она, вдруг заметив в уголках его глаз тоненькие лучики смешливых морщинок, растерянно спросила:
— Вы смеетесь надо мной?..
Ржевский отрицательно покачал головой, а затем сказал:
— Знаете, как называется мой одеколон? — он склонился к ее лицу. Его дыхание легким перышком пробежалось по ее коже, отчего Наденьке вдруг стало невыносимо жарко.
— Как? — она облизала губы и покраснела под его соблазняющим взглядом.
— «Truth»[2].
— О, правда? — Надя недоверчиво вскинула брови.
— Абсолютная…"
***
От мокрой травы саднило ладони.
«Господи, о чем я думаю!» — пронеслось в голове Чарушиной.
Ливень перешел в обильную морось. Надя промокла до нижнего белья и теперь стучала зубами от нервного озноба и холода. Она медленно брела вдоль заросшего кустами кювета все дальше от автомобиля и прислушивалась в надежде не пропустить стон или, хотя бы, дыхание сбитого пешехода. Но кроме шумящей листвы и поскрипываний деревьев, которые росли прямо за кустами, других звуков не было. Воспоминания покинули ее, и Наде стало совсем страшно и одиноко.
— Эй! — повторила она, обхватив себя за плечи. — Пожалуйста, дайте мне какой-нибудь знак! Боже мой… Почему вы молчите?! Вы… вы умерли?!
Надя всхлипнула. Крупная дрожь прошила ее тело с головы до ног.
«Хотела бросить работу? После того что ты натворила, тебя вообще больше никуда не возьмут! Еще и в тюрьму посадят… Сколько там было на спидометре?! А камеры?? Вдруг здесь есть камеры?!» — Воображение рисовало одну картину ужаснее другой.
— Ой, мамочки… — Наденька застонала и в бессилии огляделась.
Затем, истерично подвывая и скуля, полезла в кювет, моментально набрав полные кроссовки воды. Мокрые ветки хлестали ее по лицу, когда она шарила в потемках под кустами, попутно пытаясь вспомнить, сколько метров проехала после удара. Окончательно одурев от «радужных» перспектив, Надя, цепляясь за мокрую траву, вылезла обратно на дорогу.
С трудом переставляя ноги, она вернулась к машине и достала из сумки телефон. Пальцы не слушались, связь была плохая, и когда в трубке прозвучал гудок, она замерла в неудобной позе, чтобы не потерять его.
— Дядя То… ой, Томас Георгиевич! Это я, Надя! — она вытерла глаза рукавом. — У меня такое случилось… Что? Нет, я за городом… В Кукушкино… То есть я стою на дороге одна, и дождь еще… Нет, что вы! Абсолютно трезвая… Я, — Надя перевела дыхание, пытаясь сообразить, как сказать о том, что с ней произошло. Не придумав ничего лучшего, тоненько проблеяла:
